Бабьи тропы
Шрифт:
— Как живешь-то, Семен?.. Расскажи… А мы послушаем…
— Мое какое житье, — шутливо проговорил Сеня, — вставай да за вытье!..
— А почему так? — спросил Афоня с явным намерением затеять с Сеней веселый разговор. — Аль тебе счастья-талану нет?
— Счастья-то? — ответил Сеня, повертываясь к пастуху. — Счастье, браток, не кобыла, его в оглобли не запряжешь!
— Правильно, Сеня! — раздались оживленные голоса. — Верно!..
— Наше счастье известно!..
— Чего там…
— Эх!.. счастье… где оно?
Вдруг
— Что же это такое, братаны!.. Неуж война долго еще продержится!.. Как вы думаете… а?
— А нам чего думать? — отозвался на его слова Никита Фокин — такой же высокий, но заросший густой бородой мужик. — Не мы войну зачинили… Видать, не нам ее и кончать!
— А кто будет ее кончать, Якуня-Ваня? — задиристо пропел Сеня, обводя фронтовиков своими сверкающими серыми глазами. — Я вас спрашиваю — кто?!
Кузнец ответил Сене, посмеиваясь:
— По всем видимостям повоюем еще, дядя Семен… Повоюем!.. Да…
А из кути, из дымного угла прилетел глубокомысленный голос Афони-пастуха:
— Н-да-а… Видать, оттого телега запела, что давно дегтю не ела… Так, что ли, Семен? Нужда это поет в тебе так звонко, а?
— А как тут не запоешь, Якуня-Ваня! — продолжал звенеть Сеня на самых высоких нотах. — Ведь у меня зерна-то осталось около да без малого!.. И работы никакой…
Дегтярник Панфил почесал пальцами свою густую серо-дымчатую бороду и прогудел с остановками:
— А ты забери чего нибудь из хозяйства… Отнеси Оводову… либо Гукову… либо Клешнину… Они дадут тебе, паря, всего… и зерна… и муки… и чего хочешь… Теперь все так делают.
Размахивая руками, Сеня яростно крикнул:
— А ежели мне уж нечего тащить, кроме рубахи, в которой всех нас мать родила! — Он рванул правой рукой левый рукав своей потрепанной шинельки: — Вот она… последняя одежонка… Понял?
— Ребятишек тащи в заклад! — крикнул из кути пастух.
В избе раздался негромкий взрыв хохота.
Сеня обвел удивленными глазами мужиков и, поняв, что им не хочется бередить свои раны, сел на лавку и заговорил уже тихо, с раздумьем:
— Нет, в самом деле, братаны… Шутки шутками… а ведь у меня скоро ребятишки начнут дохнуть с голоду… Истинный бог!..
Мужики сразу посуровели. Смотрели в пол. Курили. Тихо роняли слова:
— Не для тебя одного подходит такая пора…
— Всем тошно… окромя богачей…
— Все мы у них в долгу, как в шелку.
— А куда денешься-то, Семен?.. Куда?!
— Что мы можем сделать?
— Как что? — опять по-петушиному крикнул Сеня, вскакивая с лавки и перебивая фронтовиков. — Кончать надо войну, Якуня-Ваня!.. Вот что…
Этот выкрик Сени показался фронтовикам столь неожиданным, смелым и в то же время страшным, что все они сразу замолчали и потупились. Усиленно дымя трубками и завертками,
После долгого молчания тихо и несмело заговорил дегтярник Панфил:
— Как ее кончишь… войну-то? Когда ты, Семен, возворачивался с войны домой, поди, видал, сколько еще нашего брата осталось на фронте… А сколько в тылу… около фронта?.. Сколько людей ходят вот в этих самых серых шинельках? — Панфил передохнул, прежде чем продолжать нелегкую, с непривычки, речь: — А начальству что?.. Начальство знает свое… гонит нашего брата на фронт… Воюй!.. А которые в тылу, в городах… наживаются на войне… Этим тоже, поди, не хочется кончать войну-то… Вот ты и кумекай, Семен…
Вспотевший от натуги Панфил умолк. Стал обтирать рукавом шинельки капельки пота со своего бородатого и толстоносого лица.
Настороженно молчали фронтовики.
Молчал и Сеня.
Он сел обратно на лавку рядом с Панфилом.
Прерывая это молчание, коротко молвил кузнец:
— А я так думаю: тут дело не в нашем брате…
— А в ком же? — спросил Сеня, настораживаясь.
— В Распутине, — неожиданно для всех ответил кузнец. — Слыхали, поди, про старца Распутина?
— Слыхал, — сказал Сеня, удивленно глядя на кузнеца. — А ему на кой хрен война… ежели он старец?
И опять в кути, в дальнем углу, в густых облаках табачного дыма раздался Афонин басок с хрипотцой.
— Старец-то он старец… Может быть, это и правда… Ну, только солдаты в окопах сказывали, что ночевать-то он все-таки ходит к царице в спальню, мать честна! Н-да-а…
В избе опять раздался взрыв сдержанного смеха.
— Тише, — испуганно замахал руками Панфил, пытаясь остановить опасный разговор. — Тише! Что вы?.. С ума сдурели?
— А что! — задиристо перебил его Афоня. — Разве это неправда, мать честна? Истинная правда! Не один раз слыхал я от солдат на фронте, что царица наша с каким-то старцем путается… Да, да! Блудит, стерва!..
Афоню поддержал Маркел. Обращаясь к Панфилу, он стал втолковывать ему:
— Вот ты, Панфил, смекай: ежели царица немка и путается с этим самым Распутиным, значит, Распутин — сила!.. Понял?.. Значит, царица подзадоривает Распутина, а Распутин науськивает царя… дескать, воюй, батюшка-царь, до победного конца… пока всех твоих солдат немец перебьет!.. Понял?
— Все понятно, — согласился Панфил, но тут же добавил: — А только за такие слова… полдеревни могут в тюрьму отправить, ежели начальство про такие разговоры узнает…