Бабочка на огонь
Шрифт:
Работник МУРа вздохнул, понял, что дело заявительницы Надежды, попавшее ему в руки, попадает в разряд «глухарей», на всякий случай показал госпоже Басмановой фотографии сгоревшей в соседней области машины с чудом сохранившимися номерами и обгорелым трупом Коли (это уже было точно установлено) внутри остова. Судя по некоторым остаткам мягких тканей трупа, в момент смерти статист был смертельно пьян.
Злата пожала плечами, показав, что чужие фотографии ее не волнуют. У нее, между прочим, работа, съемочная группа, извините, простаивает.
— Зачем же вы распустили группу на недельные каникулы? — скучно, для протокола, поинтересовался работник МУРа.
— Отдыхала,
— Докажите, что вы там были, — сморозил глупость следопыт. Потому что не имел права ей такое говорить.
— Это вы докажите, что меня там не было, — усмехнулась Злата и ушла работать, а не баклуши бить, как некоторые, сидящие на зарплате, делают.
Это неправда, большое человеческое заблуждение, что все люди рождаются на свет одинаковыми, как младенцы в роддоме. Одни уже рождаются глупыми, другие — умными, одни — талантливыми, другие — гениальными. Никакая среда не сделает чудо, не воспитает простого человека, как необычного. На заре человеческой эры таланты, возможно, и закладывались кем-то, кого называют богом. Сейчас — все проще объясняется и передается. Исключительно гены предков не дают необычному человеку жить, чувствовать, воспринимать мир так, как ощущают его разные другие люди. Бывают сбои в этом вечном ряду общепризнанной закономерности, некие символы случайных, необъяснимых пока парадоксов, прекрасные исключения из правил, но к Злате Басмановой это не относится. Могло бы относиться, если бы она не подсуетилась, если бы не расставила все по своим местам, если бы не перехватила инициативу у обстоятельств, если бы не взяла в руки «ТТ». Злата всем и себе, в первую очередь, доказала, что она — не прекрасное исключение, похожее на Леночку Басманову, она — закономерный итог пятивекового рода Басмановых — бояр, дворян, творческой интеллигенции, всегда возвышающихся в истории страны каменным утесом. О него разбиваются волны житейских бурь, отовсюду он виден.
Желтая машина, казавшаяся под грозовым небом нереальной, абсурдным пятном, кляксой на холсте неврастеника, давно уже сбавила скорость: ехала по шоссе медленно. Помогая Злате думать, из динамиков лилась и лилась, уже — проливным дождем, вечно юная и простая музыка «Аве Мария».
Домой Злате ехать не хотелось.
— К нам в гости едет генерал Половцев, — с порога своего кое-как обставленного кабинета, «обрадовал» Раскольникова полковник Сыроежкин.
Сам час назад «обрадовался», когда генерал позвонил ему прямо домой, вытащил из теплой постельки, и всех подчиненных решил огорошить.
«Радуйтесь. Дождались. Накликали беду на свою и мою голову».
Первым из очереди огорошенных полковник вызвал Раскольникова.
— Где Маслова? — спросил того строгим голосом, не сулящим подчиненному ничего хорошего.
Услышав короткий ответ: «Ищем», запросил подробности дела, чтобы в курсе его быть перед лицом грозного начальства. Слушая Раскольникова, с тоской «ласкал» взглядом пустые стены кабинета — с такими работниками недолго ему здесь сидеть осталось. Так полковник Сыроежкин понял, почему кабинет начальника УВД некрасивый, неухоженный, не жилой. Некогда было его предшественникам заниматься благоустройством своего рабочего места. Только кого посадят сюда, глядь, и нет уж его. Кто на пенсию вышел, кто далече — чего плохого не подумай — на повышение пошел.
«Если пронесет меня на этот раз, — загадал желание полковник Сыроежкин, — приведу кабинет в порядок. Украшу картинами, портретом президента и генерала Половцева, велю секретарше
Кличка Москвич прицепилась к подполковнику Раскольникову сразу же, пять лет назад, как только покинул он Первопрестольную из-за ссоры с тамошним начальством, но в глаза так его никто не называл: еще обидится, а человек он — хороший, а следователь просто замечательный, ас.
— А я-то надеялся, что убийца и террористка уже тюремную баланду лопает, — разочарованно протянул Сыроежкин, когда из доклада подчиненного узнал, что еще и неизвестно, где Маслова находится в данную минуту, когда вот-вот генерал Половцев зайти в кабинет может, чтоб справиться, как они тут работают, не зря ли свой хлеб едят.
— Понял вашу задумку, — не этими, другими словами попытался убрать Раскольников со лба неплохого начальника, полковника Сыроежкина, тень сомнения по поводу своего профессионализма. — Разрешите отъехать мне в командировку.
«Какой хитрый, — обиделся на подчиненного Сыроежкин, — меня совсем за дурака принимает. Сам уедет, а я отвечай перед генералом, расхлебывай кашу, Москвичом сваренную. Да что они там, в Москве, все с ума посходили?» — задал глупый вопрос в никуда, потому что давно уж Раскольников, пять лет, в Москве не живет, снимает квартиру в Любимске.
— Ехай за Масловой, — сказал Сыроежкин подчиненному, потому что дело хорошим работником раскрыто, осталось виноватую во всем Маслову обнаружить и заковать в кандалы, тьфу, в наручники.
«А пока ты ездишь, — подумал полковник, — я генералу Половцеву сам расскажу о раскрытом деле. Пусть он меня не ругает».
«По всему выходит, она виновата, — думал Раскольников о Катюше. — Где ты, моя навсегда все равно?»
В устах следователя по громким убийствам — скоро и такую должность в милиции придумают — «моя навсегда» звучало как приговор. Но сейчас на Родионе не было формы, заслуженных погон подполковника, а только та самая джинсовая, чисто выстиранная рубашечка, в которой он познакомился с Катюшей — своей новой второй половинкой. Первая у Раскольникова уже давно, так давно, что он почти и не помнил, была в Москве. Осталась она там сначала, не поехала с мужем в Любимск, а потом половинкой быть перестала.
С дочерью важного государственного человека, чиновника Аистова лейтенант Раскольников познакомился в МГУ на юридическом факультете. Там оба они учились, там и сыграли на последнем курсе свадьбу. В семье молодых, перспективных юристов родилась дочь Алена. Жизнь, по большому счету, обещала быть беспроблемной. Такой она и была поначалу — Родион служил на Петровке, его половинка — в маленькой, но перспективной адвокатской конторке. Конторка оказалась настолько перспективной, что через пять лет после рождения дочери в семье начался процесс непонимания по поводу неравномерных доходов мужа и жены. Половинка Родиона взбунтовалась, ее поддержал папа — важный чиновник Аистов. Семья затрещала по всем швам. Чтобы не травмировать ребенка, Раскольников и его жена долго не разводились. Да и сидеть с Аленкой, следить за ее успехами в школе, готовить ей завтрак, обед и ужин на неделю вперед, кроме папы, было некому. Как-то так получалось, что мама Аленки все время ездила по командировкам — сначала в пределах страны, потом, с подачи чиновника Аистова, нажавшего нужные кнопки в министерском механизме, помогающем не всем, а только своим людям, и — в разные страны мира.