Бабочка на штанге (сборник)
Шрифт:
— Идиоты, — говорил Ян Яныч. — Здесь же камеры слежения и двойная блокировка эм-полем. Нет, все равно прут… И никакого соображения, что место это никто им не уступит, пусть всё горит ясным пламенем…
В тот раз, прежде чем сработали камеры и эм-поле (мы с Чибисом не знали, что это такое), из дома вылетел Бумсель. Первому поджигателю он с лету прокусил задницу, а у второго повис на куртке, как мохнатая бомба. Тут же появился Ли-Пун, который дежурил в «Арцеулове» по ночам. Он сгреб обоих злоумышленников (ему помогал Шарнирчик). Их сдали подкатившей милицейской бригаде. Командир
— Тебе полагается медаль…
Бумсель не возражал. Он стоял перед милиционерами на задних лапах и демонстрировал готовность нести службу с прежним рвением.
Днем Бумсель обитал в комнатах нижнего этажа, где угощались посетители. Вел себя с ними по-приятельски, танцевал иногда, кувыркался и охотно принимал угощения. Ночевал он на втором этаже — или в комнате Леонида Васильевича, или на подстилке у лестницы. Одиночества Бумсель не боялся. Видимо, своим собачьим инстинктом он ощущал, что совсем неподалеку спят (или бдительно дежурят) его друзья. Стоит только гавкнуть… Впрочем, иногда вместе с Бумселем ночевал наверху Шарнирчик.
Саньчик и Соня навещали Бумселя каждый день. Говорили, что скучают без него. И Бумсель скакал вокруг них, изнывая от восторга. Когда он слегка успокаивался, Ян Яныч сгребал ребятишек за плечи и вел в закуток для «особых гостей». Через плечо говорил своей помощнице, официантке Алине:
— Лина-свет, подкорми народ…
Первые разы Саньчик и Соня стеснительно отказывались. Соня даже сказала однажды:
— Мало того, что привели вам лохматого обжору. Теперь еще и сами…
— Цыц! — картинно вознегодовал Ян Яныч. — Я не могу допустить, чтобы гости «Арцеулова» выглядели тощими и голодными. Это дискредитирует мое заведение. Знаете, что такое «дискредитация»?
— Не-е… — опасливо отозвались брат и сестра.
— В таком случае не пикайте, — велел хозяин кафе. Мало того. Чтобы «мелочь» не дискредитировала кафе своим обшарпанным видом, Ян Янович послал Алину в магазин «У Карлсона». Алина принесла оттуда Вермишатам обновки: одинаковые желтые футболки с разноцветными гномами на пузе и джинсовые короткие брючки с блестящими пряжками на широких лямках. «Мелочь» обрадовано вздыхала. Но потом Соня забеспокоилась:
— Бабка спросит: откуда?
— А мы соврем, что мама с папой прислали! — осенило Саньчика. — С дядей Колей, который приезжал недавно!
Про то, что говорить бабе Нике о дружбе с Яном Янычем не следует, оба понимали четко. Бабка сразу усмотрит здесь что-то непотребное…
В ответ на заботы Яна Яныча и Алины ребятишки принялись каждый день помогать им в уборке посуды со столов и в наведении порядка: мусор вынести, прилавок протереть, разложить салфетки…
Мы с Чибисом тоже часто появлялись в «Арцеулове» и тоже старались помогать. Учебный год кончался, уроков задавали мало, свободного времени хватало. Нам здесь, у Яна Яныча, было всегда интересно. Даже непонятно, почему. Интересно просто так. Ходить, смотреть, слушать. Следить, не появилась ли новая муха-наблюдательница (Чибис подбил еще двух). Видеть, как суетится в пальцах Чибиса рогатулька, тыкаясь рукояткой в разные стороны. Слушать непонятные разговоры крепких мужчин о «непредвиденном расслоении трасс», «неадекватных векторах» и «грузах для неучтенного сектора в сфере «бэ». Я был почти уверен, что среди этих дядек в кожаных жилетках и рубашках с непонятными знаками на погончиках есть люди с межпланетных крейсеров или НЛО. И удивлялся тому, что мне это не казалось удивительным. Чибис, по-моему, чувствовал что-то похожее. Но мы с ним редко говорили о странностях кафе «Арцеуловъ». Будто оба опасались, что лишние разговоры спугнут эти странности и все станет обыкновенным.
Один раз я, правда, спросил Яна Яныча: что за значки на рубашках гостей-пилотов и о каких это сферах они рассуждают. Ян Яныч отмахнулся:
— Я и сам не разбираюсь… Столько всего тут… Впрочем, как-нибудь побеседуем подробнее…
Он был постоянно занят. Обсуждал дела с Ли-Пуном и Алиной, ругался с Шарнирчиком, что-то разъяснял посетителям, кому-то звонил то по мобильнику, то по большущему телефону старинного вида. Подписывал бумаги и принимал привезенный в фургонах товар… Но он ни разу не сказал нам, чтобы не путались под ногами и не надоедали…
Иногда Ян Яныч давал нам ключ от верхних комнат:
— Погостите у Леонида Васильича…
И мы шли на второй этаж. Разглядывали старые географические атласы, журналы со схемами старинных самолетов, альбомы с «улыбочными» портретами. Не все улыбки нам нравились. Но были и, правда, очень славные. Например, кадр с веселым Буратино из фильма о золотом ключике или портрет художника Риберы «Хромоножка». На нем мальчишка, у которого, сразу видно, несладкая жизнь, а улыбка — всем людям навстречу…
Но больше всего нам, конечно, нравился «Агейкин триптих», где три его портрета. И особенно — средний рисунок, с улыбкой. Чибис однажды догадался его сфотографировать. Навел свой мобильник, нажал кнопу, сверкнула вспышка. И… вот уж чего мы не ждали! Телефон отозвался сигналом. Но это была не обычная мелодия вызова, а мотив того самого вальса! Как в часах…
Ранней весной просыпается дом, Тихо сосульки звенят за окном…— Вот это подарочек… — выдохнул Чибис.
А я пожалел, что в моем стареньком мобильнике испортилась фотокамера. А впрочем… я, наверно, не решился бы навести объектив на смеющегося Агейку. Сам не знаю, почему. Так же, как не решался улыбнуться часам с журавлятами. Вдруг не будет ответной мелодии? И тогда — что? Значит, я в чем-то виноват? Перед Агейкой, перед всеми на свете… Я сам не знал, в чем моя вина, и все же опасение не пропадало…
Иногда с нами приходили в эту комнату Саньчик и Соня. И сразу притихали — как в гостях у строгих хозяев. Забирались в кресло и разговаривали шепотом. Даже Бумсель, если появлялся с ними, не резвился, а тихо ложился у порога.