Бабочки в жерновах
Шрифт:
Злость Лив понять можно. Куклы, и в самом деле, не были предназначены для детских забав. Если тряпичное тельце мерно покачивается в петле, свесив на бок голову с выпученными глазками-пуговками, какая же это игрушка?
У семейства ведьм – Фрэн и Мерерид – на комоде расположилась целая тематическая композиция, прелюбопытная в своей откровенности. Маленькие пестрые куколки в смешных нарядах сжигали куклу-ведьму. Её сжигали, а она умирала. Черные нитки–волосы падали на плоское треугольное личико. Пуговицы-глаза: один желтый, выпуклый, янтарный, а другой – бельевая пуговичка от наволочки, похожая на бельмо, глядели вокруг с ужасом и мольбой. И не имеет значения, что огонь тряпичный
Как тут не понять несчастную куклу, если вкрадчивая Мерерид дарит тебе подушечку, похожую на опаленное в нескольких местах сердечко? А ты хочешь отказаться от него, от плюшевого, мяконького, нелепого и такого несчастного, что собственное, живое замирает от секундной боли, и не можешь заставить себя сказать решительное «нет». Только мычишь и киваешь головой, как… жертвенное животное. И берешь его в руки, а оно еще теплое. Или уже теплое. И в нем маленькая дырочка, специальная такая дырочка, чтобы насыпать внутрь сухие травы и затягивать ниточкой. Что с того, если дырочка точь-в-точь как смертельная огнестрельная рана. Ланс таких насмотрелся, он знает, он помнит.
А потом Элисон Рэджис преподносит декоративную пулю. Медную, с выгравированными глазками и улыбающимся ротиком. Говорит, что это талисман на удачу. А пулька эта так удачно помещается в «ранку» на плюшевом сердце.
Но, конечно же, это всего лишь скромные подарки гостеприимных эспитцев в знак душевного расположения, и от них не принято отказываться. Никаких намеков, никаких символов, ничего такого. Только целая корзина игрушек, исполненных местного неповторимого колорита.
Стоит ли удивляться, что шатания по уютным жилищам островитян привели чувства археолога в полнейший разброд. Ланс перестал понимать смысл происходящего и обращать внимание на свирепеющую даму Тенар.
Куклы-мертвецы и куклы-убийцы, маки и нарциссы, лютики и плющи.
Но кому-то скоро придется умереть. Кому?
Искренний энтузиазм населения в деле содействия властям любого представителя оной власти должен, по идее, радовать. Теоретически. И даже если у тебя от каждого взгляда, брошенного на эти лучащиеся от верноподданеческого восторга морды, челюсти сводит, изволь все равно радоваться, кивать любезно и улыбаться, пусть и сквозь стиснутые зубы.
Лив и радовалась. Как могла. Правда, с несколько нервно реагирующим на улыбки и приветствия Лэйгином на буксире проделывать это было куда как сложно, однако дама Тенар не просто так носила на груди эмиссарскую бляху и форменный жакет, она была Стражницей Эспита, до самого своего нутра была пропитана этим не просто званием, но – именем. И, подобно своему псу Перцу, в спокойные времена она могла благодушно отворачиваться от шалостей островитян и закрывать глаза на их грешки, однако труп Джая Фирска, труп Эвита – это уже не шуточки. Это повод взъерошить шерсть и показать зубы, хотя бы для острастки.
Конечно, вся эта возня с расследованием представляла собою чистой воды мистификацию, затеянную для одного-единственного зрителя. Скайре Лив, как и любому эспитцу, яснее ясного было понятно, что петлю на шее Фирск затянул самостоятельно. Уж кому-кому, а Джаю-Эвиту в таких делах помощники не требовались. Не в первый раз, чай. Вопрос в другом – а что же подвигло флегматичного любителя жареной селедки сойти с круга именно теперь? Пару деньков подождать всего – и вот уже Летний Фестиваль, и самоубивайся ты каким угодно способом во славу морских и подземных. Все только рады будут. К чему торопиться-то?
Да еще и этот следом ходит, будто привязанный! Дама Тенар беззвучно скрежетала зубами и давилась проклятьями. Выступать в роли пастушки для жертвенного барана-Ланса – что может быть омерзительней? Все-таки заставили, все-таки вынудили ее, Лив, участвовать в этом фарсе!
Лив ходила от коттеджа к коттеджу, расспрашивала, записывала, угощалась чаем – чисто символически, потому как гостеприимные сограждане наливали терпкий ароматный напиток в основном для дорогого гостя с материка. Вот уж кто пил чашку за чашкой, мучимый жаждой – неудивительно, впрочем. И парило перед грозой, и денек выдался жаркий, да и к эспитскому чаю привычка нужна. И чем большее количество веранд, беседок и чайных столиков в садах они с Лэйгином посетили, тем яснее Скайра понимала, что догадка, брошенная в сердцах Берту, оказалась верной. Бедолагу Эвита доконал страх. Ну, и еще, возможно, не прекращавшийся всю ночь скрип калитки. Если практически каждый сосед под покровом тьмы по очереди прогуляется в твой сад, топая, треща кустами, кашляя и пыхтя, не то что в петлю полезешь – голову себе о стенку размозжишь. Калитка, опять же, скрипучая была, и хлопали ею соседи нещадно.
Лэйгин тем временем обрастал подарками от добрых эспитцев, словно именинник. Впрочем, в каком-то смысле так и было. Смотреть на таскающего теперь в руках корзину мурранца было невыносимо. Вот Лив старалась лишний раз на него и не глядеть.
Дама Тенар исписала половину блокнота и выяснила, что задний двор эмиссариата прошлой ночью не посетили только самые ленивые, а именно – Хил Рэджис, младшая Тэранс, доктор Хамнет и его милость лорд Эспит. Остальные, в деланном смущении отводя глаза или же откровенно ухмыляясь, не слишком упорствовали в отрицании и почти сразу признавались – были! Ходили! И калиткой скрипели, был грех. Потому как ежели у Джая Фирска за столько лет руки не дошли петли как следует смазать, то кто ж, кроме него самого, виноват? Морские и подземные, что ли?
И вообще! Весь остров столько лет терпел запашок от любимого Джаевского блюда и его милую привычку готовить свое кушанье прямо в саду, на открытом воздухе – и ничего, никто не вешался! Так что и он мог бы потерпеть одну ночку. Подумаешь, скрип. Не пушечная же канонада.
Эту квинтэссенцию общественного мнения озвучила ветеринарша госпожа Нихэль, дама в силу своей профессии суровая и к сантиментам не склонная. И следствию помогать, конечно, на Эспите всякий рад, ибо верные подданные, да и деньги лишними не бывают, но что ж далеко ходить, коли все и так знают виновника? Ветеринарша мило улыбнулась бледному господину Лэйгину и предложила испить для разнообразия не чаю, а прошлогоднего сидра, грушевого, с ледника. При слове «ледник» археолог побледнел еще больше, вообразив себе, верно, синюшного Фирска в подсобке мясной лавки, и отказался. А может, в него уже просто напитки не лезли, кто знает?
– Лив, дорогая моя, - потрепав по холке Перца, госпожа Нихэль виновато наморшила нос в досадливой такой гримаске: - Ну праздник же скоро! А у меня еще даже дом не украшен, не говоря уж о платье… Как думаете, придется ушивать?
– Придется, - вежливо соврала Скайра, глядя на слегка поправившуюся по сравнению с прошлым летом ветеринаршу. – Непременно придется! Вы так постройнели, моя дорогая!
Просияв, собеседница вернулась к развешиванию своих гирлянд и венков, а эмиссарша, присев на скамеечку в тени грушевых деревьев, пролистала свой блокнот и задумчиво поскребла в затылке.