Багратион
Шрифт:
– Широка и раздольна Россия на юг от французского пути, - повторил он несколько раз мысль Давыдова. - Дельно, очень дельно! Как знать, может, в дальнейшем партизанство это и пользу принесет. А покамест, князь Петр пошлем-ка всамделе Давыдова твоего для пробы, в тыл к Бонапарту.
– Большую ли партию пошлем, ваша светлость? - спросил Багратион.
– Что ты... Что ты... Успех предприятия этого очень и очень сомнительным полагаю. Дай ему полсотни гусар да сотни полторы казаков. Да чтобы непременно сам с ними пошел.
И опять Багратион не понимал: чего опасаться? Зачем откладывать на будущее то, что теперь же должно
Князь Петр поднял голову. "Хорошо! Коли так, нынче же отряжу Давыдова с партией и дело сам возьму под надзор..."
– Эй, Алеша! Отыщи Давыдова, Дениса... Немедля!
– Да он здесь, ваше сиятельство!
Услышав о согласии фельдмаршала. Давыдов засиял. Но пятьдесят гусар и полтораста казаков смутили его. А условие, чтобы сам шел с партией, показалось даже обидным.
– Я бы стыдился, князь, предложить опасное предприятие и уступить исполнение другому. Вы знаете меня, - я ли на все не готов? Однако людей мало...
– Согласен, душа! Да что я могу? Не дает больше светлейший...
– Ежели так, пойду и с этими. Авось-либо открою путь отрядам покрупнее!..
– Этого, душа Денис, и я ждать буду. Скажу тебе между нами: непонятен светлейший мне! Что за торговля из-за двух-трех сотен человек, когда при удаче завтра же Бонапарт лишится очередного подвоза и сойдет на дохлый рацион? А ежели неудача суждена - пустое потерять сотню-другую. Война не для того, чтобы целоваться. Я бы с первого абцугу{95} три тысячи дал, ибо не люблю ощупью делать. Но... убедить светлейшего не смог!
Давыдов посмотрел на Багратиона с восхищением.
– Верьте, князь, партия моя цела будет. Вот секрет успеха: отважность в залетах, решительность в крутых случаях, неусыпность на привалах и ночлегах. За это я берусь, и - голову на плаху - так и пойдет!
– Дай руку, душа Денис! Чуешь, как жму крепко? А теперь обожди, я тебе инструкцию начерчу...
Багратион сел за стол и, склонив голову к правому плечу, принялся медленно водить пером по бумаге. Давыдов стоял за его спиной и, тоже склонив к плечу голову, читал неровные строки:
"Ахтырского гусарского полка подполковнику Давыдову.
С получением сего извольте получить сто пятьдесят казаков от генерал-майора Карпова и пятьдесят гусар Ахтырского гусарского полка. Предписываю вам употребить все меры к тому, чтобы беспокоить неприятеля со стороны нашего левого фланга и стараться забирать фуражиров его не с фланга только, а и с середины, и с тыла, расстраивать обозы, ломать переправы и отнимать все способы. Словом сказать, полагаю, что приобретя столь важную доверенность, почтитесь вы расторопностью и усердием оправдать ее. Впрочем, как и на словах вам мною приказано было, извольте лишь меня обо всем рапортовать, а более никого. Рапорты доставляйте при всяком удобном случае. О движениях ваших никому не должно ведать, - в самой непроницаемой тайности старайтесь держать. Что же касается до продовольствия команды вашей, - сами имейте о нем попечение.
Генерал от инфантерии кн. Багратион. 22 августа 1812 г. На позиции".
Подписав инструкцию, князь Петр Иванович порылся в бумагах, достал оттуда карту Смоленской губернии и протянул Давыдову.
– С богом, душа! - сказал он, крестя партизана. - И помни: крепко на тебя надеюсь я.
У генерала Васильчикова ужинали несколько генералов и полковников. Несмотря на позднюю ночь, в палатке было шумно и весело, когда туда ворвался Давыдов.
– Ларион Васильич! Неотложно! Вот предписание князя Петра Иваныча!
Васильчиков прочитал. Пунцовые щеки его округлились в насмешливой улыбке.
– Обошли-таки меня! А все утверждать буду: вздор задумали, батенька, вздор, вздор!
Васильчиков показал предписание генералам. Денщики бегали кругом стола, звеня посудой. За занавеской пыхтел толстый повар в белом колпаке и хлопали пробки. У генералов были красные лица и мутноватые глаза. Одни с молчаливым недоумением пожимали плечами, другие принимались острить.
– Слушайте, Давыдов, - сказал, мрачно улыбаясь, командир третьего корпуса Тучков, - брат мой Павел взят французами в плен под Валутиной горой, а сейчас, по слухам, в Кенигсберге. Очень прошу вас, кланяйтесь ему, не позабудьте!
– Ха-ха-ха! - загремело в палатке. - Напрасно затеяли вы это, Давыдов!
Денис Васильевич не слушал.
– Дайте мне Ворожейкина, генерал, - просил он Васильчикова, - а гусар и казаков я сам отберу!
– Сделайте милость, берите, отбирайте... Вам ведь Бонапарта в плен тащить надобно.
– Кабы не обстоятельства, не был бы Бонапарт ни силачом, ни исполином на весь мир. А был бы он просто исправным офицером, хотя и весьма неуживчивым. Вот как Давыдов... Уж не метит ли, господа, и Давыдов в Бонапарты?
Денис Васильевич выбежал из палатки под веселый генеральский смех.
Рано утром армии двинулись к Бородину. Переход предстоял небольшой, но тяжелый. Солдаты шли, опустив головы. Близость Москвы заставляла их сердца биться опасливо и тревожно. Французы наседали на арьергард с каждым днем, с каждым часом все отчаяннее и грознее.
Уже третьи сутки Коновницын не выходил из боя, и канонада позади не прекращалась ни на минуту. Раненые из арьергарда толпами брели в хвосте армий. Медленно тащились лазаретные фуры. Руки и ноги раненых, выпав наружу, бились о края телег или об колеса. Эта картина угнетала, пугала предчувствиями бедствий. Войска теряли дух.
Партия Давыдова была готова, но до Бородина следовала при войсках. Денис Васильевич, от которого ни на шаг не отставали Ворожейкин и Циома, нагнал Олферьева, чтобы проститься. Они уже и обнялись и поцеловались, да, заговорившись, никак не могли расстаться. Их кони, не чуя поводов, незаметно отошли в сторону от дороги. Приятели тянулись кустами и кочками по топкому болотцу, не глядя перед собой. Вдруг лошадь Давыдова вспрянула и скакнула. Из-под передних ног ее поднялся большой серый русак. Заложив длинные уши, он метнулся было вправо, но попал под копыта олферьевского коня и, потеряв от страха соображение, понесся прямо к проходившей по дороге колонне войск: но здесь, очутившись между лошадьми, окончательно обеспамятел. Солдаты загикали. Многие кинулись ловить гостя. Русак прыгал туда-сюда и никак не мог прорваться. Зашумела рота, другая, полк, дивизия. Это было странное, небывалое зрелище заячьего гона на марше истомленных войск. Вдруг из-за перелеска показался белый мерин фельдмаршала. За Кутузовым ехала большая и блестящая свита. Михаил Ларивоныч остановил коня и, улыбаясь, смотрел на солдатскую забаву. Русак был ловок и не хотел сдаваться. Неожиданный вольт обманул его преследователей. Он выскочил из-под сотни протянутых к нему со всех сторон рук и пропал в поле.