Багровая земля (сборник)
Шрифт:
Видимо, Ашраф почувствовал перемену в моем настроении и пододвинул яблоки. Я механически взял. Но сидевший рядом хадовец перехватил яблоко, достал нож, тщательно очистил кожуру, разрезал на дольки, срезал семена и только после этого пододвинул мне его на тарелке. Я тут же вспомнил: известны случаи, когда душманы отравляли фрукты каким-то крошечным жучком. Сами они тоже ели эти фрукты, но у них было противоядие. А гость заболевал и таял на глазах: мерзкий жучок выбирался наружу не через кишечник, а напрямую, прогрызая все, что встречалось на его пути, и гость умирал от внутреннего кровотечения.
Благодарно кивнув Махмуду, я наконец решил задать Ашрафу главный вопрос:
– И что же случилось после захвата Танги Сайдана? Что заставило вас искать контакты с властью?
Ашраф стрельнул глазами в сторону Канд-аги и презрительно бросил:
– Не я искал, а меня искали.
Но когда Канд-ага вышел, чтобы дать распоряжение приготовить чай, Ашраф резко ко мне наклонился и, понизив голос, сказал:
– Ерунда все это. Я искал контакты, я! Но при нем не признаюсь. Ахмад еще молод, горяч, не понимает, что нашей вольнице пришел конец, что за пролитую кровь придется отвечать.
– А чего он хочет?
– Жить подачками и грабежом. Но не те уже времена! Если правительственные войска захотят, да еще попросят помощи у русских, от нас не останется ни пепла, ни мокрого места. У нас же всего двести стволов и десять гранатометов. Три часа хорошего боя – и нам конец. А если кишлак обработает авиация, не продержимся и часа. Кончать со всем этим надо! – хлопнул он больной рукой по столу, сморщился от боли, но тут же взял себя в руки.
– Да и люди начали роптать, – взял он яблоко и, понимающе глянув в сторону Махмуда, вгрызся в него своими крепкими зубами. – «До каких пор будем спать в обнимку не с женой, а с автоматом?» – спрашивают они. У нас же богатейшая земля, мы могли бы снимать по два урожая в год! А мы, вместо того чтобы обрабатывать поля, торчим на постах: не приведи Аллах, придет отряд из Пакистана, чтобы наказать отщепенцев, или того хуже – нагрянут коммандос Джумахана. Тогда уж точно всем нам крышка… Нет, только мир и сотрудничество с законной властью, другого пути у нас нет! Так и скажи своим в Кабуле, – обратился он не ко мне, а к Махмуду.
Тот молча кивнул, хотел что-то сказать, но тут вернулся Канд-ага – стремительный, ловкий, живой, как ртуть.
– Ахмад, – назвал я его имени, – в твоем отряде старики есть?
– Есть! – засмеялся он. – Самый старый – я, мне двадцать восемь лет.
– А самому младшему?
– Семнадцать. Мы работаем без лонжи, у нас старикам делать нечего! – вызывающе закончил он.
«Без лонжи… – вспомнил я слова Рашида. – Так вот о ком он говорил!»
– Не понимаю. Что значит, без лонжи? – Я сделал вид, что мне незнакома эта фраза.
– Одно дело – ходить по канату с поясом, к которому прикреплен страховочный тросик, и совсем другое – плясать на канате без страховки, – наставительно сказал Ахмад. – Только абсолютно уверенные в себе канатоходцы работают без лонжи. Ведь малейшая оплошность – это смерть.
– Так ты умеешь плясать на канате? – неподдельно удивился я.
– Умел. В прошлом. Теперь я борец за веру! – вскинул голову бывший циркач.
И тогда я достал фотографии, сделанные в афганском госпитале: молодые парни без рук и ног, выставленные на солнце культи, сожженные напалмом лица, ребятишки на костылях.
– У тебя есть дети? – поинтересовался я.
– Да. У меня две жены и четверо детей, – как-то растерянно произнес Ахмад.
– Хороший артобстрел или налет авиации – и все мы будем такими же, – кивнул Ашраф на фотографии.
– Будем, – согласился Ахмад. – Мы-то ладно, мы пострадаем за веру. Аллах возьмет нас за это в рай. А вот дети…
– Никто не должен пострадать, – приступил к выполнению своих основных обязанностей лейтенант Махмуд. – Вы приняли гарантийное письмо и обещали поднять государственный флаг.
– Уже подняли, – махнул в сторону окна Ашраф.
– Это формальный акт. Пора забыть о работе без лонжи, – обернулся он к Ахмаду. – Рано или поздно нога с каната соскользнет и ты разобьешься. Две жены, четверо детей – ты о них подумал? И еще. Представь, что будет, если твои головорезы узнают, что их обожаемый главарь имеет контакты с ХАДом, и не с кем-нибудь, а самим Рашидом. Ваши пакистанские хозяева его хорошо знают: уж очень много неприятностей он им причинил. А длинные языки всегда найдутся – это ты знаешь не хуже меня.
– Чего вы от меня хотите? – затравленно огрызнулся Ахмад.
– Забудь, что ты Канд-ага. Забудь навсегда. Распусти своих волчат. Почти все они из других кишлаков – пусть идут домой. А там их встретят, – жестко закончил Махмуд. – Конечно, если не сложат оружие добровольно, – чуть мягче добавил он.
Ахмад задумался. Потом поднял глаза на Ашрафа:
– Твое слово, командир?
– Для тебя я не только командир, но и близкий родственник, – ободряюще похлопал его по плечу Ашраф. – Наши гости говорят правильные слова, но их надо обдумать.
Мы же всегда принимали важные решения вместе, – подыграл он Ахмаду. – Так сделаем и сейчас. А с каната пора спускаться на землю, с этим я согласен. Пока цела голова, а? Что касается твоих башибузуков… Я молчал, но ты сам знаешь: их у нас не любят. Тем более что наш кишлак – таджикский, а среди твоих кого только нет.
– Я подумаю, – согласно кивнул Ахмад.
– А пока что убери парней подальше от дороги. Дай гостям спокойно уехать.
Когда мы вышли на улицу и сфотографировались на память, Ашраф прилюдно преподнес мне хлеб. Мы с разных сторон отломили от большой лепешки и по кусочку съели. То же сделали Ахмад и лейтенант Махмуд. Это означало, что теперь проклятие Аллаха падет на голову каждого, кто преломил хлеб, а потом поднял руку на того, с кем этот хлеб разделил.
И все же мы смогли облегченно вздохнуть и отпустить внутри до предела скрученную пружину лишь тогда, когда наш «уазик» вырвался из зоны ответственности группировки Ашрафа.
– Все, теперь они наши, – откинулся на спинку сиденья Махмуд и вытащил из кармана гранату. – Наверняка будет синяк, – досадливо крякнул он, – ведь я все время сидел на «лимонке».
«Наша лонжа, – вяло подумал я. – Страховка от мучительной смерти».
– А за фотографии спасибо, – обернулся он ко мне. – Канд-агу, то бишь Ахмада, они доконали. Стали той каплей, которая перетянула чашу весов в нашу сторону.