Багровая земля (сборник)
Шрифт:
Ведь существует же такое понятие, как братская могила – во всем мире такие захоронения относятся к числу самых почитаемых… Ладно, хватит! – вдруг резко встал полковник Рогов. – Что это мы все о страшном да ужасном? Давайте-ка, я познакомлю вас с коллегами, которые возвращают ребят к жизни. Здесь такие врачи, которыми мог бы гордиться сам Гиппократ!
И тут я задал вопрос, с которого, по идее, надо было начинать.
– Простите, а вы не в курсе, в каком состоянии старший лейтенант Макеев? Мы ведь приехали к нему, – кивнул я на замерших в сторонке Кармазина и Козлова. – Мы – его друзья
– Он еще не готов. У меня Макеев уже был. – Рогов заглянул в толстую тетрадь. – Так что теперь им занимаются люди из спецкоманды. Там его оденут, обуют и… запаяют. Думаю, на это уйдет не меньше часа. Так что вы, товарищи офицеры, подождите, – обратился он к вертолетчикам, – а мы пока что сходим в главный корпус.
Для начала меня представили полковнику Казиеву. От Маирбека Гасановича в самом прямом смысле слова зависит – жить его пациентам или не жить, ведь он руководит отделением анестезиологии, реанимации и интенсивной терапии. Усадив меня в кресло и предложив как-то по-особенному, по-осетински, приготовленного кофе, Маирбек Гасанович пытливо заглянул мне в глаза и полуутвердительно спросил:
– Раз вас привел профессор Рогов, значит, в его прозекторской вы уже побывали и всяких страхов насмотрелись?
– Насмотрелся, – кивнул я.
– Я потому спрашиваю, что не все выдерживают вида попавших в наше отделение солдат. У Рогова они, как бы это поделикатнее выразиться, – замялся он, – спокойнее, что ли…
– Ничего, выдержу, – успокоил я полковника. – К тому же я целый день провел у Сухайлы Седдик.
– Так вы с ней знакомы? Не правда ли, замечательная женщина? – неуловимым движением распушил он усы. – Ну, тогда не о чем говорить. Пошли! – протянул он мне халат. – Да, чуть не забыл, фотоаппарат оставьте. Фотографировать наших пациентов нельзя.
– Почему? – удивился я.
– Увидите, сами поймете, – туманно намекнул доктор и распахнул дверь. – Раз реанимация, значит, человек на грани жизни и смерти, – объяснял он на ходу. – Из двух тысяч раненых, поступивших к нам в этом году, сто двадцать прошли через реанимацию. Так вот из этих ста двадцати мы потеряли только пятерых, а остальных вернули в строй.
– Значит, медицина не всесильна? – съязвил я. – Пятерых-то все-таки потеряли.
– Не всесильна?! – возмущенно воскликнул Маирбек Гасанович. – Мы, конечно, не боги, но то, что умеем теперь, лет десять назад нам и не снилось: вытаскиваем таких безнадежных, на которых раньше махнули бы рукой.
Взять хотя бы Виктора Никитина. Душманский снайпер всадил в него четыре пули: была пробита печень, задеты желудок, легкие и даже сердце. Казалось бы, не жилец. Но мы Виктора спасли, – увлеченно продолжал Маирбек Гасанович. – А вот голова рядового Васильева, – достал он из папки рентгеновский снимок. – Видите, входное отверстие, а это выходное. Пуля прошла навылет, а мы его поставили на ноги.
– Фантастика! – изумился я.
– Никакая не фантастика, – отмахнулся доктор. – Просто мы хорошо делаем свое дело. Но сейчас я покажу то, что все-таки можно назвать фантастикой, – открыл он дверь палаты. – Здесь лежит парень, которому снесло полчерепа. Он потерял память и дар речи. Опознали его только по жетону. Но мы снова напряглись, и Андрюша медленно, но верно возвращается к жизни.
В специально оборудованной палате, на высокой кровати лежал окутанный проводами парнишка. На голове – что-то вроде чепчика. А так – парень, как парень.
– Здравствуй, Андрюша, – погладил его по плечу Маирбек Гасанович. – Как ты себя чувствуешь?
Андрей приветливо улыбнулся и показал большой палец.
– Так и должно быть! А что ты сегодня ел?
– Пе…печ… – старательно выговаривал Андрей.
– Печенье? Молодец. А сок пил?
– Пи… и…
– Я понял, пил. Тебя сегодня навещали?
Андрей утвердительно кивнул.
– Кто именно?
– Ко… ком…
– Командир? Отлично, рядовой Дубровин! – похвалил его доктор. – Скоро ты будешь не только говорить, но и петь.
Андрей счастливо улыбнулся.
– Андрюша, ты только не торопись, – вступил я в разговор. – Поправляйся не спеша, но так, чтобы накрепко и навсегда. А ты откуда родом?
– Мо… мос…
– Москва? Так ты москвич? – удивился я.
Андрей горделиво кивнул.
– Вот это да! Значит, мы земляки! – обрадовался я. – Теперь я буду за тебя болеть не меньше, чем за «Спартак». И фанаты «Спартака» – тоже, я им о тебе расскажу.
Андрей прямо-таки расплылся в благодарной улыбке, протянул свою исхудавшую руку, и мы обменялись рукопожатием.
– Спа… а… – тихо сказал он.
– Спасибо? – уточнил я.
Андрей отрицательно покачал головой.
– «Спартак»? – догадался я. – Ты тоже болеешь за «Спартак»?
Андрей утвердительно кивнул.
– Все, ребята, – вмешался в разговор Маирбек Гасанович, – на сегодня хватит. А то я вас знаю, часами будет обсуждать, кто, кому и как забил.
Когда мы вышли из палаты, доктор победоносно вскинул руки и воскликнул:
– Ну вот! А то скептиков у нас расплодилось, прямо хоть лопатой выгребай! «Безнадежный случай, такого в истории медицины не было, вся ответственность на вас», – гнусаво спародировал он какого-то оппонента. Не было, а теперь есть! И следом за нами пойдут другие! А это, между прочим, не фунт изюма, а спасенные молодые жизни! – не мог он остыть от какого-то заочного спора.
– Маирбек Гасанович, а кто Андрея оперировал? – перевел я разговор на другую тему.
– Доктор Синицын. Пойдемте, познакомлю, – резко повернул он в другой коридор.
Майор Синицын только что вернулся из операционной. Он был бледен, необычайно чистые голубые глаза смотрели как-то отрешенно.
А руки… Вы когда-нибудь видели руки нейрохирурга?! Они куда более чуткие, трепетные и нежные, нежели руки скрипача или пианиста. Ведь на кончиках пальцев нейрохирурга не прекрасно взятая нота, а тончайшие клетки мозга и, следовательно, жизнь.
– Дубровина? Да, Дубровина оперировал я, – подтвердил он. – Доставили его совсем плохим: речевой центр полностью разрушен. Многие считали, что возиться с Андреем не имеет смысла: он, мол, никогда не заговорит и вообще не жилец. Но я был убежден, что, если сделать грамотную операцию, то речевые функции на себя возьмут другие участки мозга. Так оно и вышло. Сколько в его активе слогов? – обратился он к доктору Казиеву.