Багровый прилив
Шрифт:
А вот на острове дела обстояли куда хуже. Остатки укреплений разрушенного замка Виллановы могли замаскировать орудия до поры, но никак не защитить их от залпа в упор. Все пушки сорвало с креплений, расшвыряло канониров и расчёты, оставшиеся при них. Но и тем, кто скрывался дальше, крепко досталось. С «Генары» дали полный бортовой залп — ядра меньшего калибра врезались в землю, разнося жалкие укрытия, за которыми прятались морские псы.
Когда осела поднятая обстрелом с «Генары» пыль, Скомакар, которому посчастливилось пережить его, отделавшись лишь звоном в ушах, увидел жуткую картину. Кого-то разорвало на куски, так что и не понять, кто где лежит, другие корчились от боли, пытаясь зажать чудовищные раны или собрать внутрь вывалившиеся
— Кончилась для нас война, — сказал он, разглядев страшную картину последствий обстрела. — Пойдём, китобой, поможем, чем сумеем.
Он поднялся на ноги первым, и Скомакар последовал за ним, хотя отлично понимал, что вряд ли они смогут помочь хоть кому-то.
Бой в гавани ещё продолжался. Страндарские корабли противостояли салентинским, а с берега за ними наблюдали сотни глаз. Среди них были и Кастельянос, Чанто Тебар и присоединившийся к ним Галиаццо Маро.
— Что творит этот идиот? — удивился Маро, указывая без особой, впрочем, нужды на один из страндарских галеонов, устремившийся на всех парусах к порту. — Мало того, что пожёг салентинцев каллиниковым огнём, так теперь он что же, решил выброситься на берег, как обезумевший кит?
Кастельянос опустил зрительную трубу, которую принёс Маро, и вернул её хозяину.
— Это галеон валендийской постройки, — как будто невпопад ответил он, — и название уже можно прочесть. «Непокорность». Я недолго прослужил в морской пехоте, но знаю, кто захватил его в своё время.
Маро и Тебар тоже отлично знали, кто теперь владеет этим галеоном, и такой поступок, как выбросить его на берег, был вполне в духе этого безумца.
— Похоже, страндарцы будут здесь несколько раньше, чем мы думали, — добавил Кастельянос. Остальные молча согласились с ним, и все вместе они разумно поспешили покинуть пирс.
Часы на башне кафедрального собора пробили полдень.
Глава двенадцатая
Полдень
Граф де Кревкёр не любил кареты — кавалерист до мозга костей, он всегда предпочитал думать, что ездить верхом научился прежде, чем ходить. Об этом ему не раз говорили, и он всегда с радостью принимал эту откровенную лесть. Однако явиться верхом на нынешнюю церемонию в кафедральный собор Водачче он никак не мог, а потому делил карету с Антрагэ. Спутник его был одет в лучшее платье, прихваченное с собой из Эпиналя, при рапире и кинжале, а также пистолете, спрятанном в складках просторного плаща из лёгкого шёлка. Сам граф также к тяжёлой шпаге, которая была не слишком хорошей заменой любимому де Кревкёром рейтарскому палашу, и кинжалу добавил сразу пару короткоствольных пистолетов со сложными, но надёжными колесцовыми замками. Они давали куда меньше осечек, нежели новомодные батарейные, а уж слуг для ухода за оружием у графа хватало. Разряжённый в пух и прах Антрагэ был столь же не весел до мрачности, как де Кревкёр, они не обменялись и десятком слов с тех пор, как сели в карету. Во втором экипаже ехали торговый князь Альдиче Мондави с супругой.
У графа при себе имелись грамоты, подписанные герцогом Фиарийским, столь же бессмысленные, как и те, что собирался вручить дожу от имени своего монарха приор рыцарей Веры. Однако они служили столь же надёжным поводом и способом подобраться поближе к правителю Водачче.
На третьего спутника, сидевшего в карете вместе с ним и Антрагэ, де Кревкёр старался лишний раз не глядеть. Мало ли какое проклятье можно подцепить, просто посмотрев на этого человека. Хотя вряд ли сидевший напротив графа хаосопоклонник вообще был человеком. Благодаря довольно скромной одежде, выдержанной в чёрно-белой гамме, и внушительной кожаной тубе, стоящей рядом с ним, Легион в самом деле был похож на секретаря де Кревкёра, которому доверили нести грамоты, подписанные герцогом Фиарийским. Не самому же сиятельному графу их таскать.
Легиона ранним утром привёл капитан Квайр, которого де Кревкёр знал как личного шпиона герцога, но не слишком доверял ему. Антрагэ отлично понимал, что собой представляет виистанец, и поспешил в двух словах посвятить в это графа. Да и не нужно много слов, чтобы объяснить, кто такой Легион. Самому виистанцу доставило немалое удовольствие наблюдать, как вытянулось лицо надменного графа, когда он узнал, кто будет играть роль его секретаря. Он едва не растянул губы в усмешке, но вовремя вспомнил о добродетелях, которые прививались населению Виисты, и не стал поддаваться соблазну.
Кареты медленно катили по улицам Водачче, запруженным толпами людей. Кучерам не раз приходилось пускать в дело длинные кнуты, чтобы разгонять слишком уж неуступчивых обывателей, не желавших уступать дорогу. Однако к собору они успели вовремя.
Оставив экипажи перед сдерживающей толпу линией стражей, титулованные особы вместе с сопровождающими их слугами, лакеями и пажами направились к офицеру, который пытался руководить тем безумием, что творилось на площади. Или, по крайней мере, делал вид, что пытается. Их, конечно же, сразу пропустили за кольцо оцепления, выставленное некоторое время назад вокруг площади, и они спокойно шагали по живому коридору, ограниченному стражниками, к открытым дверям собора.
Услышав за спиной перестук лошадиных копыт и сразу поняв, что едут верховые, граф де Кревкёр обернулся и увидел, что на площадь въезжают рыцари Веры. Уж им-то, конечно, честь не позволит кататься в карете, и правила вежливости на них не распространяются. Граф даже слегка позавидовал закованным в доспехи воинам, открыто носящим тяжёлые мечи, пускай и знал, что те сейчас отчаянно потеют под бронёй. День выдался жарким, и солнце в этот предполуденный час пекло особенно сильно.
Джованни Вилланова терпеть не мог доспехи — они были слишком тяжёлыми, с непривычки натирали абсолютно во всех местах, и к тому же он через десяток ударов сердца пропитался едким потом так, что самому в нос шибало. Привыкший тщательно следить за собой, опальный торговый князь никогда не опускался до такого, пока не нацепил броню рыцарей Веры, чтобы въехать в Водачче. Но тот день был куда менее жаркий, и в город они прибыли ранним утром, когда солнце ещё не набрало всей силы. Теперь же, в полдень, Вилланове оставалось только молиться, чтобы он не перегрелся в своих раскалённых доспехах и не рухнул с коня прежде, чем они доберутся до соборной площади.
Не любил Вилланова и лошадей. Городской житель, он чаще пользовался закрытым паланкином, когда передвигался по Водачче в прежние, куда более счастливые для него времена. Четверо носильщиков тогда были его телохранителями, а вовсе не невольниками, как думали многие, благодаря распространяемым самим Виллановой слухам, и не раз спасали ему жизнь во время покушений. Конечно, торговый князь, как всякий благородный человек, умел ездить верхом и за последний год сильно подтянул этот навык — ему довольно много времени пришлось провести в седле, скрываясь от преследования нынешних властей Водачче. И это не прибавило ему любви к лошадям.
Однако он был вынужден трястись сегодня в самый жаркий час на конской спине, изнывая в стальных доспехах. Ко всему прочему вместо привычной шпаги или рапиры он вынужден был вооружиться архаичным длинным мечом, каким даже рыцари Веры, застрявшие в прошлом столетии. Как и броня мечи были данью традиции, ведь обычно рыцари Веры предпочитали им более современные шпаги. Однако для визита в кафедральный собор приор велел всем быть при полном параде. Не удалось взять с собой даже одного пистолета — приор да Коста в этом вопросе был неумолим. Он готов выдать не рыцарю доспехи, однако осквернять их ношение ещё и спрятанным огнестрельным оружием запретил.