Балканские призраки. Пронзительное путешествие сквозь историю

Каплан Роберт Дэвид

Я бы не обратил внимания на такого рода сообщения, если бы, как многие другие, был противником интервенции. К сожалению – и я с тех пор не изменил своего мнения, – я таковым не был. С конца 1992 г. и до того момента, когда я пишу эту статью, я был и остаюсь откровенным интервенционистом. Это было легко выяснить, просто спросив меня или обратив внимание на то, что я говорил на телевидении или писал после публикации «Балканских призраков».

Читатель тоже несет ответственность. Я не знаю, что читал и не читал президент Клинтон и что повлияло на его решение относительно Балкан. Но в принципе любой президент должен рассматривать то, что он читает об отдаленном регионе мира, через фильтр национальных интересов. Любой президент не должен принимать решения о вмешательстве на основании эмоциональных симпатий и антипатий или на основании того, что данный регион имеет приятную или неприятную историю.

Он должен вмешиваться только тогда, когда его страна может получить выгоду от этого вмешательства: стратегическую, моральную или и ту и другую. И если уж поддерживать интервенцию в местах с трудной историей, по крайней мере, нельзя строить иллюзий относительно того, что сербы, к примеру, могут сделать в ответ.

Книги, особенно книги о путешествиях, не так часто читаются или используются неправильно. Дело в том, что автор-путешественник должен записывать впечатления от того, что существует в реальности в то время, когда он путешествует: то, что ему рассказывают люди, и обстановку, в которой ему это рассказывают, а не то, что, по мнению идеалистов, он обнаруживает.

Поскольку то, что он видит, может вызывать неприятные ощущения, такие репортажи оказываются полезными людям с изоляционистскими тенденциями, предпочитающим закрывать глаза на международные проблемы, вместо того чтобы постараться понять их. Никто не оспорит тот факт, что президент Клинтон в 1993 г. был человеком, которого всю его сознательную жизнь больше занимали несовершенства американского общества, нежели место Америки в мире.

Книги используются неправильно, когда читатель не владеет контекстом. Первая книга по любому вопросу может ошеломить, но к десятой читатель в состоянии определить для нее надлежащее место в ряду подобных благодаря расширению кругозора. К примеру, Ницше – опасный философ в руках самоучки или психопата, но в руках хорошо начитанного студента-философа Ницше полезен. То же самое относится к Макиавелли и прочим.

Но поскольку очень многие читатели не владеют контекстом, автор несет ответственность за то, чтобы погрузить их в этот контекст, особенно политический контекст, в самом начале книги. Именно это мне и не удалось сделать в «Балканских призраках», поскольку я никогда не предполагал, что книга о путешествии по региону в его последние моменты пребывания в неизвестности позже будет читаться как политический трактат.

Есть и другая проблема – тенденция политизировать любую книгу, и тут мы возвращаемся к ответственности читателя. Я, как и другие авторы, могу представать в разных обличьях – в моем случае как писатель-путешественник или как аналитик по международным вопросам. Я понимаю, что опыт путешественника – одно, а военно-политическое решение, принимаемое спустя несколько лет, – совсем другое. Слишком много комментаторов читают чей-то отчет о конкретном месте и оценивают его в категориях «прогрессивности» или «антилиберализма», «детерминизма» или «гуманизма», «интервенционизма» и т. д., в то время как реальный вопрос заключается в следующем: насколько живо представлены персонажи и ситуации, достаточно ли увлекается читатель, чтобы с нетерпением ждать, что будет на следующей странице, вызывают ли свидетельства автора у читателя желание больше узнать об этих местах и т. д. Книги путешествий – повествования, а не политические наставления.

Впрочем, реалисты все это знают. Им не нужно идеализировать регион, народ или его историю для того, чтобы предпринять какие-то действия, и поэтому им не нужно рассматривать книгу сквозь призму того, во что они хотят верить, пусть даже это президент, который в 1993 г. искал повод, чтобы ничего не делать, а в 1999 г. – вдохновение для того, чтобы сделать хоть что-нибудь.

Ашхабад, Туркменистан

СУДЬБА ЮГОСЛАВИИ И ЕВРОПЫ

New York Times. 6 октября 2000 г.

Падение Слободана Милошевича в Сербии может уничтожить последние следы коммунистической партии в Восточной Европе, появившейся там в 1945 г. вслед за советской оккупацией. Хотя Югославия Тито порвала с Советским Союзом в 1948 г., югославские коммунисты в Республике Сербия не поддались контрреволюционной волне 1989 г., которая смела окружающие их коммунистические режимы.

Вместо этого они взяли на вооружение этнический национализм как средство сохранения своих вилл, охотничьих домиков и прочих привилегий власти. Господин Милошевич и его ближайшее окружение – не только военные преступники, крайние националисты и мафиози, но еще и аппаратчики, обладающие бюрократическим ноу-хау проведения губительной политики.

Падение господина Милошевича должно открыть многие двери для реконструкции как в Сербии, так и в Боснии и Косове. Реальной задачей следующей вашингтонской администрации будет не столько проблема бывшей Югославии, сколько интеграция всего Балканского полуострова, включая Болгарию и Румынию, в Европу. На данный момент существуют две Европы. Юго-восточная часть континента – это группа нестабильных, бедных стран, имеющих в основном неблагоприятные политические и экономические перспективы. Подтверждение тому – поражение на этой неделе господина Милошевича.

Победа Воислава Коштуницы над господином Милошевичем – очередное подтверждение того, что Дейтонские мирные соглашения 1995 г., пусть и просуществовавшие недолго, сработали очень хорошо. Крушение криминального режима покойного Франьо Туджмана, если оно последует за крушением режима Милошевича в Сербии, будет означать, что Загреб и Белград перестанут быть источником проблем в Боснии, как это было раньше, что существенно облегчит задачи НАТО.

Хорватия и Сербия всегда будут искать возможности продвижения интересов своих этнических соотечественников в Боснии за счет друг друга и за счет боснийских мусульман вне зависимости от того, кто будет у власти – демократ или автократ. Но если обеим суждено перейти к демократии, вначале им предстоит консолидировать свою собственную власть через создание государственных институтов и благодаря помощи, которая может прийти только с Запада. И вполне вероятно, что поимка обвиняемых в военных преступлениях боснийских сербов Радована Караджича и Ратко Младича – просто вопрос времени, поскольку господин Милошевич уже не сможет прийти им на помощь.

И, если традиционная вражда между сербами и албанцами в Косове не прекратится, а, возможно, даже усилится по мере того, как этнические албанцы консолидируют свою власть и криминальные структуры, демократическая Югославия, по крайней мере, не будет источником проблем для НАТО в Косове в такой степени, как это было раньше. НАТО поистине становится имперским властелином в бывшей Югославии, поскольку исторически сложившееся влияние России на Балканах исчезает.

Но бывшая Югославия – лишь часть беспокойных Балкан. Расширяющийся разрыв между Центральной Европой и Балканами особенно заметен, если сравнить скорость, с которой развивается Румыния, чье 23-миллионное население превышает по численности население всех бывших югославских республик вместе взятых, и ее северо-западная соседка Венгрия. На этой неделе исполнилось десять лет с момента воссоединения Германии. За это время в Венгрию пришло в шесть раз больше иностранных инвестиций, чем в Румынию, хотя по численности населения она уступает Румынии вдвое. Средняя месячная зарплата венгров вдвое выше, чем у румын. Если не считать нескольких крупных городских центров, Румыния – это море нищеты, безработицы, устаревших заводов и фабрик и примитивного сельского хозяйства.

Первый с начала XX в. демократически избранный президент Румынии Эмиль Константинеску покидает свой пост после четырех лет безуспешных попыток провести реформы. На ноябрьских выборах победу предрекают бывшим коммунистам. В отличие от Польши, где бывшие коммунисты вернулись к власти демократическим путем, румынские коммунисты ничуть не изменились.

В Болгарии обстановка не лучше. Безработица, коррупция, недостаточные темпы развития настолько заметны, что, согласно недавним социологическим опросам, только 4 % населения надеются на улучшение жизни, а 67 % считает, что живут хуже, чем до падения Берлинской стены.