Бальзак
Шрифт:
— Но как же быть? У вас нет ни заграничного паспорта, ни денег, насколько я знаю…
— И правда! У меня ничего нет; но вы, мой друг, если у вас нет денег, вы их найдете… Вы мне дадите две тысячи франков. Что до паспорта, то я буду иметь его через два часа. Я найму хорошую почтовую карету; я уеду прямо от сестры Лауры, у которой обедаю, и в восемь часов — щелк-щелк! — Он защелкал, как ребенок, подражая звуку кнута…
Итак, я вручил ему две тысячи франков, и в тот же вечер, в восемь часов, он отбыл в почтовой карете со своим слугой Огюстом».
Господин и лакей ни слова не знали по-немецки, а поэтому при расплате за дилижансы Огюст вынимал из своего денежного мешка крейцеры и отсчитывал их на ладонь почтальона, глядя ему в лицо
16 мая они благополучно прибыли в Вену. Бальзак собирался работать в Вене, чтобы выполнить свои обязательства перед Верде, но ему мешали, и главным образом сама Ганьска, которая заставляла сопровождать ее при выездах в венский свет, присутствовать на сеансах у миниатюриста Даффингера и осматривать с ней все тогдашние многочисленные достопримечательности Вены.
Через несколько дней после приезда Бальзак был с визитом у Меттерниха. В дневнике супруги канцлера сохранилась запись: «Бальзак показался мне простым и добрым человеком, если не принимать во внимание его костюма, крайне фантастического. Он небольшого роста и полный, его глаза и лицо свидетельствуют о большом уме. Ему очень нравится Луиза Шербург и я убеждена, что ее пикантный и обворожительный ум необычайно его привлекает, тем более, что она льстит его самолюбию. Что касается меня, то я не возбудила в нем никаких поэтических мечтаний и ни одной минуты ему не льстила. Мы беседовали о политике. Он называет себя яростным роялистом…».
На другой день после знакомства Бальзака с канцлершей русский посол, князь Горчаков, рассказывал госпоже Меттерних, что французский писатель от нее без ума, — очевидно, Бальзак распространял этот слух, учитывая опасный характер этой особы. Вращаясь среди придворной знати, Бальзак находился в полном восхищении от этих настоящих аристократов, которые, не в пример французским, поистине родовиты, а не «фальшивые». В этом обществе он встречается со старыми офицерами, участниками войны с Наполеоном, и старается использовать это обстоятельство для получения более точных сведений о битвах при Ваграме и Эсслинге. Увлечение венскими салонами и кокетство с великосветскими женщинами стоило ему того, что Ганьска сделалась с ним очень холодна, и чтобы загладить свою вину Бальзак по ночам писал ей по нескольку писем сразу, но эти бредовые послания на нее не действовали, и он почел за лучшее покинуть Вену.
Обманутый в своих надеждах по поводу Ганьской, Бальзак в то же самое время сам обманул издателя Верде, которому обещал выслать из Вены «Серафиту» и «Воспоминания двух новобрачных». Мало этого — «поиздержавшись в дороге», или, как он витиевато выражался в письме к тому же Верде, «проезжая через пять стран и много потеряв на размене денег», Бальзак сделал заем в венской конторе Ротшильда с тем, что занятую сумму немедленно уплатит в Париже Верде. Этот заем действительно, как снег на голову, свалился на бедного издателя, причем Верде получил от Ротшильда предостережение: «Берегитесь г-на Бальзака — это человек очень легкомысленный».
Но в неутомимом и всегда пылающем воображении писателя возникали картины и образы задуманных произведений: сражение перед Веной, осажденная армия, долина Ваграма… И тут же воспоминания о далекой, юной любви — «Лилия в долине».
Бальзак вернулся домой, на недавно нанятую квартиру на улице Батайль, утомленный, черный, как негр, и сейчас же бросился в постель. Отдохнув и оглядевшись, нашел свои дела в большом беспорядке. Сестра Лаура в испуге перед кредиторами и за неимением средств заложила его серебро. В семье неурядицы: брат Анри запутался в денежных делах и хотел покончить жизнь самоубийством, мать заболела от огорчения. В газетах, вероятно в связи с денежной комбинацией в Вене, пустили слух, что Бальзак сидит в долговой тюрьме, а потому кредит его подорван. Чтобы все вошло в норму, придется работать три-четыре месяца, для этого нужно усиленно приналечь на «Лилию» и «Серафиту».
От растерянности, или быть может так на него подействовали венские аристократы, но вдруг Бальзак впадает в самую дешевую мистику. Желая узнать, где находится Ганьска и что с ней, он идет к ясновидящей. Она его усыпила, и он все узнал: Ганьска собирается ему писать, сердце ее полно печали, и она искренно к нему привязана. Он верит каждому слову гадалки, а поэтому хочет завести себе несколько ясновидящих. Из свидания с этой вещей девой он извлек таинственный рецепт: тот человек, о котором хочется получить сведения, должен положить себе на живот ночью кусок бумажной материи, а на утро, только самому, снять его и положить в конверт. А вообще Бальзак занят накоплением опытов для своей теории магнетизма.
Бальзак спит пять часов в двое суток, остальное время — работает. Естественно, что такое возбуждение вскоре же разрешается мрачными мыслями: «В этой борьбе человека со своими мыслями, с чернилами и бумагой нет ничего особенно поэтичного. Это молчание, безвестность. Усталость, усилия, напряжение, головные боли, огорчения, — все это возникает в четырех стенах белого с розовым будуара, который вам знаком по описанию в «Златоокой девушке».
Разочарованный в литературных занятиях, Бальзак возобновляет свою политическую деятельность и она уже не ограничивается только одной прессой, — он собирается организовать «партию интеллигенции», органами которой должны являться «Ревю де дэ Монд», «Ревю де Пари» и еще три влиятельных журнала, которые ему сочувствуют. У них было уже несколько собраний. Партия должна иметь влияние на салоны и создать прессу, честную и сознательную.
В августе 1835 года Бальзак продает «Лилию в долине» за восемь тысяч франков для напечатания в журнале «Ревю де Пари», где отказались печатать конец «Серафиты», вследствие долгого перерыва и по причине ее непонятности, и тогда Верде выпускает ее вместе с «Луи Ламбером» под названием «Мистическая книга». Эта книга в Париже прошла совсем незамеченной, но в Германии и России ее превознесли до небес.
Ганьской Бальзак пишет мало, ибо сорок дней встает в полночь и ложится в шесть часов вечера. Его энергии поражались даже враги, и кто-то из них сказал: «Талант, гений, невероятная сила воли — все это понятно, во все это я верю. Но где и как фабрикует он время?»
В творческое уединение Бальзака, откуда он лишь через окно дышал свежим воздухом, всесильно пробиваются мутные волны житейских дрязг, а иногда и подлинное горе и слезы. На книжном складе сгорели 160 страниц третьего десятка «Озорных сказок», напечатанных за его счет, и 500 экземпляров двух первых десятков — на этом он теряет 3 500 франков. У мадам де Берни ужасное горе — сошла с ума дочь, и вскоре после этого умер сын.
В эти же дни в Париже продается журнал «Кроник де Пари» — Бальзак покупает его с явным намерением стать хозяином легитимистского органа и собирается завести себе двух секретарей-легитимистов; графа де Беллуа и графа де Грамон. В этом политико-литературном журнале Бальзак решил проповедовать некую новую доктрину партии роялистов. Журнал будет тем, что и прежний «Глоб», только не левый, а правый, — он должен стоять за самодержавие. Содержание его — политическая критика, критика литературы, наук и искусств, управления, и часть, посвященная отдельным художественным произведениям. В журнале будет работать критик Гюстав Планш [181] ; кроме того Бальзак надеется привлечь в сотрудники Сент-Бёва и даже самого Гюго.
181
Планш Гюстав (1808–1857). Известный французский критик романтической школы.