Бальзаковские женщины. Возраст любви
Шрифт:
Но графиня, как и ее предшественница маркиза де Кастри, не была пока склонна поддаваться натиску Бальзака. Правда, только что она дала отставку своему прежнему возлюбленному, русскому дипломату князю П. Б. Козловскому, но она еще не решила, не лучше ли ей сделать его преемником вовсе не Бальзака, а графа Лионеля де Бонваля, одного из роскошных львов парижского света.
Кстати сказать, Софья, дочь князя Козловского, вернувшегося в сентябре 1834 года в Россию, впоследствии писала отцу:
«Ты спрашиваешь меня об этом увлечении господина Бальзака госпожой Висконти. Госпожа Висконти умна, у нее хорошее воображение, свежие, интересные мысли, и господин Бальзак, человек в высшей степени необыкновенный, не может не получать удовольствия от беседы с ней, а поскольку он много написал и пишет до сих пор, то часто заимствует у нее ее оригинальные мысли, так что их разговор всегда невероятно занимателен и забавен. Вот и все увлечение».
Что касается графа Лионеля де Бонваля, родившегося в 1802 году, то он был тоже женат на англичанке, Каролине-Эмме Голвэй. Впоследствии его родственники говорили, что он сохранял верность своей жене только после ее смерти. Он отличался тонким вкусом, коллекционировал старинную мебель, бронзу, фарфор.
В августе 1835 года у Бальзака началось соревнование с этим Лионелем де Бонвалем за благосклонность прекрасной графини Гидобони-Висконти. Бальзак не устрашился соперничества и оказался прав. Победу одержал именно он, и его усилия дали свои плоды, причем как в переносном, так и в самом прямом смысле. Что мы под этим имеем в виду? Послушаем лучше двух самых известных биографов Бальзака, их мнения не слишком категоричны, но зато почти идентичны.
С. Цвейг:
«Бальзак одерживает победу, становится возлюбленным графини Висконти, и, по всей вероятности (если только можно верить подозрительно хорошо информированному анониму, накропавшему книгу „Разоблаченный Бальзак“), отцом того Лионеля-Ришара Гидобони-Висконти, который появился на свет 29 мая 1836 года — один из трех незаконных младенцев, не унаследовавших ни имени, ни гения своего отца».
А. Моруа:
«В 1836 году она произвела на свет сына. И хотя никаких доказательств тому не имелось, говорили, что отцом его был Бальзак. Ребенка нарекли при крещении Лионелем-Ришар. Если бы Бальзак мог быть уверен в столь славном отцовстве, он, надо полагать, трубил бы о нем. Но недаром же новорожденный получил имя Лионель — в честь Бонваля!»
Еще менее категоричен в этом вопросе А. Труайя:
«В 1836 году графиня Гидобони-Висконти произвела на свет сына. От Оноре? Какое это имеет значение! Одно из имен, данное ребенку, — Лионель, имя ее предыдущего любовника графа де Бонваля. Есть над чем поразмыслить».
Как же все-таки относилась к Бальзаку графиня? Несомненно, она привязалась к нему, долгое время поддерживала его в затруднительных обстоятельствах его жизни; ей нравились его веселость, энергия, его весьма непринужденные анекдоты и почти женская тонкость ума, благодаря которой он был не только любовником, но и поверенным многих женщин.
Вообще графиню Гидобони-Висконти, которая целых пять лет была возлюбленной Бальзака, во всех его жизнеописаниях несправедливо оттесняют на второй план. Впрочем, это происходит по ее же собственной вине. Ведь в жизни часто решающее значение имеет вовсе не то, кто как действовал и поступал, а только то, как он сумел потом представить свои действия. Графиня Гидобони-Висконти никогда не искала посмертной литературной славы, поэтому ее образ и оказался затенен несравненно более тщеславной, более целеустремленной и энергичной мадам Ганской, которая с первых своих шагов добивалась роли «бессмертной возлюбленной» великого романиста.
Бальзак не был бы самим собой, если бы, охваченный страстью, не писал восторженных и полных обожания посланий и графине Гидобони-Висконти. Ему по-прежнему нравилось давать своим женщинам другие имена, но тут он не стал именовать ее Мари, как это уже было с ним дважды, он получил разрешение называть графиню Сарой, то есть ее вторым именем. Она не нумеровала его писем и не хранила их в шкатулке, чтобы напечатать в будущем. Может быть, тому причиной была лень? А может быть, самовластная гордячка не желала, чтобы их интимные отношения стали сюжетом для сплетен и фельетонов после того, как они оба умрут? Как бы то ни было, она сразу же отказалась от посмертной литературной известности, зато она всем сердцем, открыто и беззаботно отдалась живому Бальзаку.
По сравнению с той же Ганской, которая, как мы вскоре увидим, превратила их отношения в неискреннюю, холодную игру, преисполненную мелочной ревности, внешне безнравственная графиня Гидобони-Висконти даже кажется более благородной и независимой. В ней не было ни подозрительности, ни придирчивости, ни настороженности Эвелины Ганской. Как только она решила принадлежать Бальзаку, она отдалась ему безраздельно и страстно, и ей было глубоко безразлично, знает ли и болтает ли об этом «весь Париж».
Графиня Гидобони-Висконти вовсе не пыталась разыгрывать перед мужем мерзкую комедию супружеской верности. Граф был совсем не ревнивец, а она, в противоположность своей далекой сопернице, не докучала Бальзаку мелочными придирками и бездушной ревностью. Она никогда не лгала ему и не вынуждала его лгать так усердно, как по необходимости ему приходилось непрестанно лгать другим женщинам. Она была его настоящей возлюбленной, и в то же время она была его другом. Она ежечасно обнаруживала смелость, прямодушие, свободу, которыми обладает только женщина, не подчиняющаяся ни общественным предрассудкам, ни окостенелым обычаям и порядкам. Она свободно и открыто жила так, как повелевало ей ее сердце.
А. Моруа пишет о ней:
«Когда она подарила Бальзаку свою благосклонность, то сделала это от всего сердца, открыто. Она не находила нужным считаться с мнением света и поэтому смело показывалась с Бальзаком в ложе Итальянской оперы, но она не стремилась безраздельно завладеть им, она понимала, что художнику необходима свобода, и тихонько подсмеивалась над его приключениями».
Бальзак писал о ней мадам Ганской:
«Мадам Висконти, о которой вы упоминаете, — милейшая и бесконечно добрая женщина, наделенная тонкой красотой. Нежная и элегантная, она помогает мне влачить бремя моей жизни. Она добра и все же преисполнена твердости. Она непоколебима в своих воззрениях, неумолима в своих антипатиях. На нее можно положиться. Но она была не слишком счастлива в жизни. Вернее, обстоятельства, в которых находятся она и граф, не вполне гармонируют с великолепным именем, которое они носят…
Дружба с мадам Висконти утешает меня во многих горестях. Но, к сожалению, мы видимся очень редко…
Я вижу мадам Висконти в две недели раз и, право, очень сожалею, что бываю в ее обществе так редко, потому что только у нее и у моей сестры я встречаю душевное сочувствие. Сестра моя сейчас в Париже, супруги Висконти — в Версале, и я их почти не вижу. Разве можно это назвать жизнью?..
Вечно мечтать, вечно ждать, знать, что проходят лучшие дни жизни, видеть, как у тебя волосок за волоском вырывают золотое руно молодости, никого не сжимать в объятиях и слышать, как тебя обвиняют в донжуанстве!
Вот ведь какой толстый и пустой Дон Жуан!»
Графиня Гидобони-Висконти хорошо понимала, что нужно Бальзаку-человеку. Она распознала первейшую потребность этого вечно затравленного, преследуемого, стонущего под бременем бесчисленных обязательств художника — его великую потребность в свободе. Она видела, как он устал, как обессилен, как стремится к покою. И вместо того чтобы ревниво держать его накрепко возле себя, она гениальным сердечным чутьем угадала то единственное, что способно было встряхнуть Бальзака и вернуть ему творческое настроение. Графиня устроила ему путешествие в Италию, которого Бальзак после своего злосчастного приключения с маркизой де Кастри так страстно жаждал; путешествие, кстати сказать, не стоило Бальзаку ни гроша, все профинансировал граф Гидобони-Висконти.