Банда 6
Шрифт:
— Но то, что вешает живого человека, — знал!
— Я, кажется, начинаю сомневаться даже в этом, — пробормотал Пафнутьев, но продолжить не успел — в его кармане тонко запищал сотовый телефон. Он вскинул удивленно брови, подумал, прикидывая, кто бы это мог быть, и, наконец, вынув коробочку телефона, откинул крышку. — Да! Здравствуйте... Слушаю вас внимательно, — Пафнутьев диковато глянул на Худолея, замершего у стола, нащупал за спиной стул и медленно опустился на него. — Понял. И в этом нет никаких сомнений?
Пафнутьев молча захлопнул коробочку телефона, сунул его во внутренний карман пиджака и замер, невидяще глядя в окно.
— У меня такое чувство, Паша, что ты узнал нечто важное?
— Звонил эксперт, анатом. В крови Объячева обнаружена какая-то отрава. Названия он пока не знает, скорее всего, клофелин.
— Ни фига себе! — присвистнул Худолей. — Это что же получается?
— Это значит, что человек, который проткнул спицей объячевское сердце... протыкал уже мертвое сердце. Или почти мертвое. Поэтому после первого неточного укола Объячев даже не вздрогнул, не пошевелился. Похоже, у него не было шансов выжить в эту ночь.
— А наши шансы растут! — почти весело сказал Худолей.
— В каком смысле?
— Появился третий убийца. А если хотя бы у одного из них был сообщник или сообщница, мы можем сделать совершенно кошмарный вывод.
— Ну?
— Большинство в этом доме — убийцы.
— Похоже на то, — мрачно кивнул Пафнутьев. — Ладно, давай хоть что-нибудь полезное сделаем... Надо вынуть, наконец, этого бедолагу из петли, — он кивнул на все еще висящего посреди комнаты бомжа.
Выйдя из сарая, Пафнутьев и Худолей остановились, освещенные последними лучами заходящего солнца. Неяркое, оно пробивалось сквозь черные ветви голых деревьев, дробилось, вспыхивало и гасло при малейшем повороте головы. Лужи к вечеру подернулись тонким ледком и в нем тоже вспыхивали красноватые солнечные блики. Легкий ветерок со стороны леса уже нес в себе неуловимые весенние запахи, весенние надежды на избавление от затянувшейся холодной зимы. На строительных площадках вспыхивали острые огни электросварки, звучали редкие голоса, кое-где уже включили мощные пятисотваттные лампы — там предполагалась работа до глубокой ночи.
А прямо перед Пафнутьевым и Худолеем темной, зловещей громадой возвышался объячевский дом. Все окна в нем были темными, и только два верхних этажа посверкивали кроваво-красными отблесками.
— Авось, — пробормотал Пафнутьев вполголоса. — Пробьемся.
И направился к главному входу.
— Постой, Паша, — остановил его Худолей. — Тебе все ясно, что произошло здесь прошлой ночью?
— Ни фига не ясно.
— А мне чуть меньше... Крутой магнат, олигарх и титан умирает в собственной постели.
— Что ему и предсказала незадолго перед тем некая гадалка.
— Кстати! — вскинулся Худолей. — Шаланда обещал все об этом странном предсказании выяснить. Он что-нибудь узнал, сказал, поведал?
— Честно говоря, — Пафнутьев засмотрелся на ледяные узоры в луже, — честно говоря, меня эта гадалка не увлекла. Узнает Шаланда что-нибудь зловещее, потустороннее... Спасибо ему. Не узнает — перебьемся. Представь, что ты гадалка... К тебе приходит крутой олигарх, кладет на стол тысячу долларов и просит предсказать счастливую судьбу... Что ты ему скажешь?
— Я скажу, что он проживет долгую, веселую жизнь и умрет в своей постели, — не задумываясь, ответил Худолей.
— Вот и она сказала то же самое.
Пафнутьев зашагал к дому и, когда уже вошел в сумрачную тень, обернулся — Худолей не сдвинулся с места: стоял все у той же лужи и смотрел на красноватые в закатном свете весенние тучи. Пожав плечами, Пафнутьев вернулся к Худолею, остановился рядом и тоже уставился на тучи, которые прямо на глазах наливались тяжелой, зловещей синевой.
— Паша, — Худолей помолчал, заранее наслаждаясь словами, которые собирался произнести.
— Ну? — в голосе Пафнутьева прозвучала легкая, почти неуловимая нетерпеливость.
— Гадалка-то... Она бывала в этом доме.
Пафнутьев некоторое время непонимающе смотрел на Худолея, будто тот заговорил на китайском языке.
— И что же из этого следует?
— Она не только Объячеву гадала, она всем обитателям дома предсказывала судьбу.
— Ты хочешь сказать, что она бывала в этом доме не один раз?
— Я уже сказал об этом, Паша.
— И со всеми общалась... Причем со всеми общалась наедине.
— Вот эти твои слова, Паша, проницательнее всех других, которые ты произнес во время нашей прогулки.
— Откуда ты знаешь о приездах гадалки?
— Красотка сказала... Некоторые ее называют секретаршей. А некоторые — другими словами, менее уважительными. Кое-кто вообще нехорошие слова употребляет, когда ему задаешь вопрос об этой прекрасной юной женщине. Мы с ней очень мило побеседовали. Простая душа, доверчивая, искренняя, я бы даже сказал, влюбчивая.
— Ты ей понравился?
— Очень, — Худолей вкрадчиво взглянул на Пафнутьева.
— Я тоже, — сказал тот.
— И ты?! — оскорбился Худолей. — А что в тебе есть привлекательного?
— Ум, — сказал Пафнутьев. — Я очень умный. Пошли. Подышали, выдохнули из себя трупные запахи, пора к живым людям.
— Надо спешить, пока они еще живы.
— Ты хочешь сказать, — Пафнутьев обернулся к поотставшему Худолею, — намекаешь на то, что...
— Да, — сказал Худолей. — Мне так кажется. Мы сунули палку в осиное гнездо и не знаем, что дальше делать.
— Разберемся, — проворчал Пафнутьев, входя в дом.