Банда 6
Шрифт:
— Худолей говорит, что при Вулыхе должны быть вещи — рюкзак, спортивная сумка... Маловероятно, но не исключен чемоданчик.
— Вряд ли, — протянул Худолей. — Чемоданчиками нынче уже не пользуются. Страна проехала чемоданчики.
— О боже, за что?! — простонал в трубку Шаланда.
— Худолей говорит, что надо бы взять под контроль вокзалы, аэропорт, автостанции, — продолжал куражиться Пафнутьев.
— Скажи своему Худолею... Скажи Худолею, — закипел Шаланда. — Знаешь, что скажи...
— Может, я ему трубку передам?
— Скажи, чтоб не учил ученого, а съел... Он знает, что нужно съесть, — сдержался в последний момент Шаланда и положил трубку.
Солнце
— Что же здесь произошло этой ночью? — бормотал Пафнутьев, в который раз оглядывая пустоватую комнату. — Что же здесь все-таки произошло?
— Понимаешь, Паша, я мог бы сказать, — Худолей присел на кровать напротив. — Объяснение, вроде бы, напрашивается само собой — напились, подрались, один изловчился другого чем-то по затылку садануть, а увидев, что приятель мертв, дал деру. Но мы не можем, Паша, не имеем права не учитывать других событий, которые разгулялись в этом злобном доме. Убит хозяин, причем убит многократно, повешен бомж, или сам повесился от безысходности существования. Перед нами лежит бедный строитель с расквашенным затылком. Это что — все случайности, или тянется цепочка, неразрывная, прочная, с намертво сцепленными звеньями?
— Для случайностей слишком много закономерностей, — пробормотал Пафнутьев слова не совсем понятные, но обладающие какой-то неуловимой убедительностью.
— Ты думаешь? — переспросил Худолей, пытаясь понять скрытый смысл пафнутьевских слов. — Вообще-то да, — согласился он, и невозможно было догадаться — действительно ли осознал глубину мысли Пафнутьева или же просто решил не перечить начальству.
— Знаешь, я не удивлюсь, если еще будут трупы, — сказал Пафнутьев слова, более понятные.
— Я тоже, — быстро согласился Худолей. — Даже удивлюсь, если на следующее утро обнаружится, что все живы.
— И кого бы ты определил в кандидаты?
— Даже и не знаю. Ум меркнет. Если бы ты у меня об этом же спросил вчера... Строителя, — Худолей кивнул на труп, — я бы ни за что не назвал. Они были вне игры. У них нет здесь ни имущественных надежд, ни затронутого самолюбия, ни путаных отношений с кем бы то ни было... И вот, пожалуйста. А что этот странный тип по фамилии Вьюев? На каких ролях он здесь?
— Если помнишь, Андрей задержал его в первый же вечер, когда он пытался бежать с документами. Объячева терпеть не может, тот его попросту ограбил. Мог ли он убить Объячева? Мог. Мог ли Вьюев желать ему смерти? А он этого и не скрывает. И еще одна пикантная подробность... Маргарита — бывшая подружка Вьюева. Объячев в свое время, лет двадцать назад, увел ее у Вьюева. О чем, как заверяла меня Маргарита, никто не жалел. Вьюев вздохнул освобожденно, она вздохнула с облегчением, а Объячев перевел дух с чувством глубокого удовлетворения.
— Кто тебе так трепетно рассказал про их вздохи?
— Маргарита.
— Но ты же знаешь, насколько это условно, насколько это не так, насколько это чисто бабье понимание случившегося? — Худолей так посмотрел на Пафнутьева, будто всерьез изумился его легковерности.
— Конечно.
Пафнутьев прекрасно представлял себе, как все могло произойти. Прекрасный юноша Вьюев, прекрасная девушка Маргарита, между ними кое-что завязывалось, перед ними открывалось, как они были уверены, прекрасное будущее, и, казалось бы, нет ничего в мире, что могло бы им помешать. Но, оказывается, есть в мире нечто такое, что помешать могло, — Объячев. Уверенный в себе, веселый, с явно выраженным авантюрным характером и потому кажущийся ярким и победоносным. Вполне возможно, что он не был потрясен Маргаритой, но ему всегда была важна победа, любая — над обстоятельствами, над людьми, над чем угодно. Вьюев — его друг или, скажем, добрый приятель, во всяком случае, они были знакомы до того, как появилась Маргарита. И он ее увел. Ни она, ни более слабый Вьюев не могли этому противостоять. Сейчас Маргарита говорит, что они и не хотели противостоять, оба согласились с тем, что произошло. Но это толкование сегодняшнего дня.
Прошли годы, переменилась страна, Объячев и Вьюев стали партнерами, соратниками, единомышленниками. И произошло то, что уже случилось однажды двадцать лет назад, — Объячев, как сейчас говорят, кинул Вьюева на двести тысяч долларов.
И давняя обида вспыхнула в душе Вьюева с новой силой. Убедившись в том, что денег ему не получить, в отчаянии, в легкой степени безумия мог Вьюев выстрелить в Объячева?
Мог.
Но выстрелил ли он?
Как знать, как знать...
— Кстати, а где его чемодан с документами? — прервал Худолей затянувшиеся размышления Пафнутьева.
— В финансовом управлении на экспертизе. Пусть дадут заключение. Чего стоят все эти бумаги, как их надо поднимать, и какую такую роль они сыграли или могли бы сыграть в жизни гражданина Вьюева.
— Разумно, — кивнул Худолей и больше ничего добавить не успел — в дверях возникла улыбающаяся Света. Свежая, красивая и совершенно невозмутимая.
— Завтрак подан, — сказала она и уже собиралась было уйти, как увидела лежащий между Худолеем и Пафнутьевым труп. — Боже... — она закрыла ладошкой рот, чтобы не закричать. — Еще один?
Пафнутьеву оставалось только беспомощно развести руками — да, дескать, ничего тут уж не поделаешь.
Добился своего Пафнутьев, добился старый пройдоха и провокатор, — не меньше десятка раз упомянув Худолея в разговоре с Шаландой, он получил то, чего и желал, — Шаланда вскочил с кровати вне себя от ярости, с красными пятнами на щеках, трясущимися руками и всклоченными волосами. Прошлепав босыми ступнями к столику со служебным телефоном, он вышел на дежурного по управлению и тут же, не здороваясь и не тратя ни секунды на лишние слова, принялся отдавать команды по поимке особо опасного преступника по фамилии Вулых, по имени Васыль Мирославович. И уже через полчаса, пока Шаланда брился, угрюмо и молчаливо завтракал, а на все слова, на все вопросы домашних лишь тяжело кивал головой и жевал, жевал, так вот уже через полчаса около сотни ребят в форме и без формы были задействованы на одну задачу — Вулых. Искали человека в помятой, несвежей одежде, с вещами, человека невысокого роста, с украинским акцентом, с паспортом, прописанным где-то во Львовской области, в каком-то городке под названием Золочев; искали человека, который сторонится, прячется, отсиживается в ожидании поезда, автобуса, электрички, самолета, в конце концов. Гаишники на дорогах не столько проверяли документы у робеющих водителей, сколько заглядывали внутрь машины — кто там сидит, почему там сидит и куда направляется.