Банда 6
Шрифт:
— Ксивы? — не понял Вулых.
— Документы, значит, — сказал рыжий и еще раз убедился в правильности своего вывода — если мужик не знает слова «ксивы», значит, полный лох.
Некоторое время Вулых сидел неподвижно и прикидывал, прикидывал, как поступить. Оттолкнуть милиционеров, броситься по проходу к выходу... Нет, догонят, морду набьют, и все будет еще хуже. «Может, и в самом деле простая проверка документов? — мелькнула обнадеживающая мыслишка. Может, зря запаниковал... Отъехал-то порядочно, уже другая область...»
Не говоря ни слова, Вулых
Но нет, в голову ничего не приходило, и он как-то подневольно вынул паспорт и протянул тощему милиционеру. Нутром почувствовал, что этот человек проще, доступнее, добрее.
— Ага, — сказал тот. — Понятно. Вулых Васыль Мирославович. — И со значением посмотрел на рыжего. И Вулых заметил: простые люди подобные вещи замечают сразу — как бы окаменели черты лица у рыжего, как бы обострились. Он словно сгруппировался и сейчас уже готов был в доли секунды опередить Вулыха, что бы тот ни затеял — вдруг выхватит пистолет, взмахнет ножом, бросится в окно или бежать по проходу... Все это уже предвидел рыжий и ко всему был готов.
— А ну-ка, — сказал он и, взяв у напарника паспорт, всмотрелся в фотографию молодого еще Вулыха, глупого и счастливого, — он тогда только закончил школу, бегал за своей нынешней женой, и не было у него еще двоих детей и никого из родителей еще не хоронил. — Все ясно, — сказал рыжий. — Придется тебе, старик, с нами пройти.
— Зачем? — обмер Вулых.
— Пара пустяков. Не переживай, в крайнем случае, переночуешь.
— Если все нормально, — подхватил тощий, — посадим тебя утром на львовский поезд, и в тот же день будешь дома.
И понял, понял бедный Вулых, что дома он будет не скоро, ох не скоро. Уже не в силах поступать разумно и здраво, вскочил он со своего места, рванулся к выходу, зная в то же время, что бесполезно это, что будет еще хуже, но это уже был рывок отчаяния, рывок животного — окруженного, офлажкованного, взятого на прицел...
Рыжий ждал чего-то подобного, и Вулых не успел даже выскочить в проход, не успел сделать ни шага к тамбуру, к двери, к свободе — плотный милиционер оказался на удивление ловким и шустрым. Едва Вулых проскочил мимо него, как он в ту же долю секунды сзади обхватил его за туловище, прижав руки к бокам так, что Вулых не мог даже пошевелиться. Тощий тут же изловчился и, не теряя времени, надел на него наручники.
— Ну, что же ты, старик, — осуждающе пробормотал тощий. — Так нельзя... Все же можно было по-хорошему.
Вулых молчал, глядя на пол, где одиноко лежали две крышки с бутылок, которые он успел выпить. «Третью без меня выпьют», — подумал он с такой болью, будто именно это сейчас было самым важным для него.
Электричка завизжала, раздался скрежет тормозов, она резко сбавила скорость, за окном замелькали фонари платформы, какие-то буквы, несколько поздних пассажиров, дождавшихся наконец электричку, обрадованных, что не отменили, что пришла все-таки.
Уже выходя в тамбур, Вулых оглянулся в последней надежде, но и она рухнула — сразу за ним шел плотный, а в двух шагах сзади тощий нес его сумку. И в этом было самое печальное, самое безнадежное.
В линейном отделении посмотреть на задержанного собралось человек пять-семь — собрались все, кто был в это время здесь, кто еще не успел уйти домой.
— Вулых Васыль Мирославович? — радостно приветствовал его начальник отделения, длинный сутулый майор. — Так вот ты какой, оказывается! А мы-то тут все думали, какой он Вулых... Три области на ноги подняли! Тыщи людей задействовали! Это ж надо! Да куда ж тебе, бедному, просочиться сквозь такую сеть! Твоя сумка? — спросил майор, указывая на залатанную медной проволокой синюю спортивную сумку.
Вулых молчал.
Все штатные милиционеры отделения сгрудились вокруг стола и молча ждали продолжения разговора.
— Сумка, спрашиваю, твоя? — настаивал майор.
— Да его сумка, его! — досадливо подтвердил рыжий.
— Помолчи! — голос майора чуть изменился, самую малость, но сразу стало ясно — его балагурство наносное, на самом деле он не такой и должность начальника занимает не случайно. Металл, звонкий такой металл, чуть-чуть, самую малость прозвучал в его голосе, и Вулых чутко это уловил. И сделал для себя вывод единственно правильный: «Будут бить».
— Моя сумка, — сказал он.
— Очень хорошо, — опять развеселился майор. И, подойдя к столу, одним точным движением раскрыл сумку и начал выкладывать на стол все ее содержимое — старую одежду, комнатные шлепанцы, носки, нижнее заношенное белье. И продолжал опорожнять сумку, пока не добрался до плотного пакета, завернутого в мятую газету. Развернув сверток, майор как-то весь оцепенел и, побледнев, медленно обвел глазами сотрудников — в его руках была пачка долларов, сантиметров десять толщиной.
Общий тяжкий вздох прозвучал в комнате.
Сунув руку в сумку, майор вынул еще один такой же пакет, потом еще один, еще... И всего их оказалось десять.
— Сколько же здесь? — спросил майор без вопроса, каким-то мертвым голосом, и поднял на Вулыха пустые глаза.
— Миллион, — сказал тот.
В суете последних дней у Пафнутьева совершенно не было времени встретиться с женой объячевского телохранителя Екатериной Вохмяниной. Но он не выпускал ее из виду, поглядывал искоса, с интересом и настороженностью, словно чувствовал, что в этом человеке таятся многие разгадки трагических событий в недостроенном доме местного магната. И Екатерина тоже понимала, что близится разговор со следователем, что ни ей, ни ему этой встречи не избежать.