Банда 7

Пронин Виктор Алексеевич

Точно!

Он не ошибся.

Красавица, изображенная на фотографии, только что подавала ему чай. Всмотревшись в снимок, Пафнутьев увидел на бедре женщины, гораздо выше колена, средних размеров родинку. Она была расположена на внутренней стороне бедра, и увидеть ее случайно, даже на пляже, непросто. Наверное, эта родинка помогала соблазнять людей простодушных и доверчивых, их руки сами собой тянулись к этой родинке, чтобы убедиться в ее истинности. А там уж как получится, там уж по издревле заведенному порядку...

Сунув конверт со

снимками в карман, Пафнутьев не торопился выходить из туалетной. Это бывало с ним довольно редко — он ощутил неуверенность, попросту не знал, как сейчас поступить. Да, он мог доказать хозяйке, что он действительно знает эту красавицу, для этого достаточно упомянуть о родинке.

Хорошо, докажет. И что?

Каков будет результат?

Обе бросятся к нему со слезами на глазах рассказывать о подробностях появления двух трупов?

Пафнутьев наверняка знал, как поступит Пахомова — она попросту хлопнет у него на глазах еще один стаканчик текилы. И переместится в параллельный мир, где будет недоступна, неуязвима и насмешлива.

А горничная исчезнет. И тоже сделается недоступной.

Пафнутьев решил не торопиться. Тайна работает до тех пор, пока остается тайной. Пока о ней знают один, два, три человека. Тайна, которая у всех на устах, превращается в анекдот. Не более того. Главное он сделал — убедился в том, что между Величковским, Пахомовой, бандой голых девиц и двумя трупами существует жесткая связь. Чем бы ни угощала его Пахомова, какие бы слова ни произносила, как бы ни был прекрасен передник на животике — все это мишура. Значение имеет пропажа Светы, пропажа, от которой непоколебимый Худолей содрогнулся настолько, что готов на ее освобождение бросить авиацию, артиллерию, танки и смести этот поганый город, где бесследно пропадают любимые девушки.

«А что еще, что еще? — спросил себя Пафнутьев и вдруг вспомнил: — Сысцов».

Не забыть о Сысцове.

Когда он снова опустился в кресло, на столе стояли початая бутылка золотой текилы, два хрустальных стаканчика, хороших таких стаканчика, граммов на сто, не меньше. Раньше их стопариками называли, но то были стаканчики классической граненой формы, освященные народной любовью, к ним привыкали еще со школьной скамьи... А эти, хрустальные...

Ладно, оборвал свое ворчание Пафнутьев, сойдут и хрустальные — он вдруг почувствовал, что ему просто хочется выпить. Да, ребята, так бывает — иногда просто необходимо сбросить с себя какое-то вязкое наваждение, освободиться от ложных впечатлений, суждений, выводов — короче, хочется выпить, чтобы отрезветь.

Тут же рядом на столике стояли две тарелочки. На одной лежали тонко нарезанные кружочки лимона, на другой так же тонко нарезанная колбаса, хорошая колбаса, отметил Пафнутьев.

— Так что, по глоточку, Павел Николаевич? — спросила Пахомова, свинчивая пробку.

— С удовольствием! — подхватил Пафнутьев легко и беззаботно, как это может произнести человек, который выполнил тяжелую работу, выполнил хорошо, добросовестно и теперь может позволить себе расслабиться, поговорить о пустяках.

Пахомова наливала текилу медленно, ожидая, что Пафнутьев остановит ее, скажет, что он на работе, что ему нельзя, но ошиблась. Пафнутьев с интересом наблюдал, как наполняется его стаканчик золотистым напитком, и совсем не собирался останавливать Пахомову, хватать ее за руку, в ужасе округлять глаза.

Пахомова увидела в этом добрый знак — так ведут себя люди, которые не замышляют ничего плохого. Пафнутьев и в самом деле не замышлял, он просто интересовался.

По долгу службы.

— Со свиданьицем? — Пафнутьев поднял свой стаканчик.

— За встречу!

Выпили одновременно и до дна.

И это обоим понравилось.

Тем более что текила оказалась хорошей водкой, хмельной. Да-да, ребята, не все водки бывают хмельными. Одни сразу бьют по голове, как мешок с сырой травой, давят недоброй какой-то угнетенностью, от других зверский аппетит, есть такие, которые попросту вгоняют в непробиваемую тоску, и рука невольно шарит в поисках чего-то колющего, режущего, рубящего...

А текила дала хмель. Быстрый, воздушный какой-то, от которого хочется произносить нечто шаловливое, и Пафнутьев не смог устоять перед этим соблазном.

— Сысцов тоже бывает за этим столиком? — спросил он.

— Сысцов?

— Да, Иван Иванович, наш общий друг! Бывший комсомолец, спортсмен, да и просто представительный мужчина... А? — Пафнутьев весело глянул на Пахомову.

— Бывает, — сказала она холодновато. — А какой приятный разговор был, Павел Николаевич, — Пахомова горестно щелкнула язычком.

— Вам неприятно о нем говорить?

— Да нет... Поговорим. Если служба требует.

— Какая служба, Лариса Анатольевна! Вы напоили меня совершенно потрясающей водкой, вот и потянуло на воспоминания.

— А ведь я однажды вас крепко выручила, Павел Николаевич, — вдруг сменила тему Пахомова, и Пафнутьев понял — она захмелела гораздо больше, чем он.

— Да-а-а?

— Это я вооружила вашего мальчика...

— Да, вы говорили мне по телефону.

— Я вручила ему пистолет, и он смог разобраться со всеми, кто того заслуживал. А пистолет принадлежал генералу Колову. Номерной пистолет.

— Что-то пропал наш генерал, — подхватил Пафнутьев.

— С тех пор и пропал, — кивнула Пахомова.

— Наверное, повышение получил, — предположил Пафнутьев. — Ввысь вознесся.

— Вознесся, — усмехнулась Пахомова. — Выше не бывает.

— В министерство?! — по-дурацки ужаснулся Пафнутьев.

— Ладно, Павел Николаевич, ладно... Мы с вами знаем, куда он вознесся. Мир праху его. Еще по глоточку?

— Не мешало бы, — охотно подхватил Пафнутьев.

На этот раз Пахомова налила опять поровну, но чуть поменьше. Если первый раз она испытывала гостя, наливая явно больше положенного, то теперь, когда Пафнутьев испытание выдержал, она налила уже более гуманно.