Шрифт:
Originally published as Bis die Sterne zittern by Johannes Herwig
Тебе
В данной книге присутствуют сцены курения и употребления молодежъю алкогольных напитков, они соответствуют реалиям Германии 1937 года. Однако «КомпасГид» предупреждает: курение и чрезмерное употребление алкоголя вредят вашему здоровью.
1
Перевод С.В. Петрова (1911-1988).
Пролог
Сигаретный дым поднимался из-под настольной лампы комиссара кверху, расползаясь в пространстве наподобие призрачной тени над болотом. Резкий свет освещал поверхность стола, все остальное тонуло в непроглядной тьме. Я смотрел на толстые пальцы, державшие маленькую тетрадку. Она казалась до смешного крошечной. «То, что мы ищем, – всё» [2] – было написано на обложке. Рядом, в стеклянной пепельнице, догорал окурок, вяло пожираемый изнутри собственным огоньком.
2
Цитата из романа Фридриха Гёльдерлина (1770-1843) «Гиперион» (1794). Здесь приводится лишь вторая половина фразы, ставшей крылатой: «Мы ничто; то, что мы ищем, – всё».
– Сесть, – сказала голова, смутные контуры которой я с трудом различал во мгле. Тетрадка ткнула в сторону стула. Я последовал приказанию и стал ждать. Мои глаза медленно привыкали к сумеречному свету, и я смог разглядеть отдельные детали обстановки: высокие шкафы, вешалка на ножке, похожая на какое-нибудь средневековое оружие, второй письменный стол.
Сигарета потухла. Комиссар ни разу к ней не приложился. Минут пять ничего не происходило. Человек за столом не проявлял никакого интереса даже к своей тетрадке. Я уже решил, что он обо мне просто забыл, и хотел было подать какой-нибудь знак, чтобы обнаружить свое присутствие, но в этот самый момент он наконец заговорил.
– Харро Егер. Адольф-Гитлер-штрассе, 157. Шестнадцать лет. Учащийся. Все верно? – Он отложил книжицу в сторону, не закрывая ее.
– Так точно, – по-деловому подтвердил я.
– Ты ведь с удовольствием ходишь в школу? И учишься хорошо? – Вопросы звучали как утверждение.
– Стараюсь.
Голова кивнула.
– Ну а в свободное время – чем ты занимаешься в свободное время?
– Да ничем таким особенным, – ответил я. – Как все, закаляю тело и дух. Читаю. Спортом занимаюсь. Гуляю.
Голова снова кивнула.
– Ты поздно вступил в гитлерюгенд [3] . И довольно скоро вышел из его рядов. Почему?
– Разошлись во мнениях с вожатым нашего отряда. Утратил связь с этой организацией. – Тут мне даже не пришлось особо врать.
Комиссар никак не отреагировал на мои слова и потянулся за сигаретами. На зажигалке у него красовалась свастика, которая распадалась на две части, если нажать на крышку.
– Конрад Вайсгербер, знаешь такого? – И опять это прозвучало как утверждение. Брат Хильмы. Я решил изобразить, насколько возможно, полное неведение и ответил отрицательно. Очередная сигарета перекочевала в пепельницу. Причудливые призрачные фигуры снова пошли плясать над столом. – Гарри Зоммер? Знаком тебе?
3
Гитлерюгенд – молодежная организация, учрежденная Национал-социалистической немецкой рабочей партией в 1926 г. для молодых людей в возрасте от 14 до 18 лет и просуществовавшая до окончания Второй мировой войны. После прихода Гитлера к власти в 1933 г. и запрета всех политических партий и объединений гитлерюгенд остался единственным официально разрешенным молодежным союзом.
Я покачал головой.
– Нет, не знаю. Никогда не слышал.
– Ну, такой здоровый парень. Такого трудно не заметить, – гнул свое комиссар.
Я понял, кого он имеет в виду. Но признаваться не стал. Пальцы взяли тлеющий окурок и стряхнули пепел. Потом комиссар основательно затянулся тихо потрескивающей сигаретой, вперил в меня свой взгляд и резко повернул настольную лампу, направив мне в лицо луч света, от которого я непроизвольно зажмурился.
– Генрих Умрат? Как насчет него?
– Встречались. Но знакомы шапочно, – сказал я, стараясь держаться по возможности невозмутимо. Не мог же я от всего отпереться, тем более что в данном случае речь шла о моем соседе. Сигарета опять была отправлена в пепельницу, откуда вылетела искра, как будто в табак случайно попало немного пороха.
– Где? – спросил комиссар и, видя, что я замешкался с ответом, добавил: – Где встречались?
– Да на улице, – сказал я. – Просто на улице.
Свет от лампы слепил глаза. Я приставил ладонь козырьком ко лбу, чтобы защититься.
– Просто на улице, значит, – повторил за мной комиссар, и я понял, как по-дурацки звучал мой ответ. У меня запершило в горле, и я с трудом сдерживал кашель, ерзая от напряжения на стуле. Комиссар постукивал зажигалкой по столу, будто отбивая ритм какого-то медленного марша. – Ну а когда вы встречались, о чем вы разговаривали? – спросил он после паузы.
– Что вы имеете в виду? – переспросил я. Голос мой прозвучал резковато. Дальше все пошло как-то стремительно. Комиссар поднялся, ухватил меня за руку, прижал мою ладонь к столу и принялся колотить по ней зажигалкой, короткими, жесткими движениями, как будто ему нужно было настрогать щеп от полена. Не веря своим глазам, я смотрел на треснувшую кожу и кровь и снова на кровь, серебряная свастика дубасила по моим костяшкам, и тут подступила боль. Я кричал и кричал, совершенно перестав уже владеть собою. Какими бы толстыми ни были тут стены, мой рев наверняка был слышен даже на улице. Безуспешно пытался я высвободить руку из тисков. Извиваясь всем телом, я дергал и дергал, но шансов вырваться не было. Наконец полицейский отстал от меня. Я прижал поврежденную руку к груди, накрыв ее второй. От кровавого мягкого месива под здоровой ладонью шел жар. Но на этом все не закончилось. Следующий прилив боли настиг меня слева. Толстые пальцы схватили меня за ухо и принялись вертеть его, тянуть с такою силой, что в голове все хрустело и трещало. Я взвизгнул, охваченный слепой паникой, забыв на какое-то мгновение, кто я и где нахожусь. Мучитель мой был настоящим зверем.
– Я что, по-твоему, тупица? – кричал комиссар мне в искореженное ухо. – Тупица, да? – повторял он снова и снова.
Я пытался как-то увернуться от него, но без результата. Я был слишком маленьким, слишком слабым и чувствовал себя слишком несчастным. Все вместе было ужасно унизительным.
– Тупица, да? Тупица, да?
Он сказал это раз десять, двадцать, а может быть, и больше. Когда я снова пришел в себя, я обнаружил себя лежащим на полу. Я зашелся в кашле. Комиссар сидел на своем месте. Он подтянул к себе телефон, который до того скрывался где-то в полумраке стола, и теперь что-то тихо говорил в трубку. Моя левая рука выглядела ужасно. Правой я ощупал ухо. На секунду, в затмении, мне почудилось, будто оно исчезло. Я затих. Мне хотелось, чтобы этот дурной сон развеялся, когда я поднимусь на ноги.
Охранник, который привел меня сюда, вошел в кабинет без стука. Сначала я увидел в проеме двери его лицо, потом – башмаки, и ничего больше. Черные подошвы переминались у меня перед носом.
– Давай вставай! Отведу тебя в твою будку.
Я сел. На удивление легко. Но когда я принял вертикальное положение, у меня перед глазами замигали огоньки, как у сломанного семафора. Стены скособочились. Чтобы не упасть, я ухватился за первую попавшуюся под руки опору. Это оказался воротник охранника.