Банда отпетых дизайнеров
Шрифт:
Робкий Цибулькин тоже постепенно осмелел и перестал шлепать за мной по пятам, как дрессированное ластоногое. Он убрел на кухню, куда вскоре в изысканных выражениях («Ну, так сказать, можно вас… как это… на минуточку?») пригласил и меня. Заинтересованная, я пришла на зов и увидела раскрасневшегося от волнения и сознания проявленной им неслыханной смелости Михаила Александровича со стаканами в руках. На столе гордо высилась полуторалитровая пластиковая бутылка минеральной воды «Ессентуки», которую дотоле Цибулькин стеснительно прятал за пазухой, отчего она стала такой же теплой, как проявленное им гостеприимство. Пить, однако,
– Ваше здоровье! – и залпом выпила степлившуюся солоноватую минералку.
Две минуты спустя спазм в животе скрутил меня в бараний рог, и следующие полчаса я незабываемо провела в санузле. Чудик Цибулькин взволнованно сопел за дверью уборной, добавляя мне страданий дурацкими вопросами («Вы там, это… чего? То есть, ну, как вы, это… там?»), ответ на которые был очевиден.
– Слушайте, вы, это! Михаил Александрович! – рявкнула я в паузе между желудочными спазмами. – Найдите лучше аптечку!
Он с топотом унесся прочь и наконец оставил меня в покое. В отличие от почившей Елены Яковлевны я не испытывала ни малейшего желания принимать гостей в санузле! В гордом одиночестве я восседала на унитазе, периодически сгибаясь пополам и оглашая помещение тихими жалобными стонами. Думаю, Цибулькин меня не слышал, он и сам изрядно шумел: хлопал мебельными дверцами, грохотал ящичками, чем-то шуршал и гремел. Судорожные поиски увенчались успехом.
– Я, это… аптечку принес! – радостно объявил он, вернувшись к моей сантехнической темнице.
– Найдите в ней средство от диареи! – велела я, не имея возможности открыть дверь и самолично изучить ее содержимое.
К счастью, Михаил Александрович оказался не полной бестолочью, он был в достаточной степени просвещен относительно действия распространенных фармацевтических препаратов и смог даже предложить мне некоторый выбор:
– Вам, это… «Левомицетин» или «Смекту»?
– «Левомицетин»! – ответила я. – Просуньте пластинку под дверь!
Я помнила, что порошок «Смекты» перед употреблением нужно разводить, а питьевая вода и чистая посуда не входили в число удобств, имеющихся в моей келье. Конечно, я могла попросить приготовить лекарство Цибулькина, но ему никак не удалось бы просунуть под дверь полный стакан.
Запить лекарство было нечем, «Левомицетин» был горьким, как хина, но я переборола себя и не просто проглотила, а еще и тщательно разжевала таблетку: очень хотелось, чтобы препарат подействовал поскорее. Он и подействовал, живот перестал бунтовать, зато рот наполнился такой горькой слюной, что меня вновь перекосило, теперь уже в районе лица. Глянув на себя в зеркало, занимающее половину стены над умывальником, я нашла, что запросто могла бы сниматься в кино по мамулиному сценарию в роли подруги вурдалака Марата Паханова. Причем без всякого грима!
Поплескав на свою бледно-зеленую физиономию холодной водичкой и прополоскав рот, я выступила из санузла неверной поступью катастрофически недоцелованной Мертвой Царевны и двинулась прямиком к двери.
– Уже уходите? – спросил Михаил Александрович с робкой
– Какой пакет? – мне было так плохо, что я совсем забыла о легенде.
Единственным пакетом, который мне сейчас подошел бы как нельзя лучше, был пластиковый мешок для перевозки трупов.
– Ну, это… с дизайнерским набором! – напомнил Цибулькин.
– Пакет с дизайнерским набором?
Я едва удержалась, чтобы не срифмовать: «Да положить мне на него с прибором!» – и слабо усмехнулась. То, что ко мне вернулось чувство юмора, было верным признаком скорого выздоровления.
– Раз вы не обнаружили его, когда искали аптечку, значит, его здесь и вовсе нет. Пожалуй, я поспрашиваю у других родственников Елены Яковлевны, – сообщила я.
Кроткий Михаил Александрович не роптал, и мы покинули земное пристанище гражданки Цибулькиной, позаботившись восстановить печать на двери. Никто нас за этим делом не видел, в поздний час никакого движения в подъезде не наблюдалось – приличные граждане уже спали, а неприличные гуляли на свежем воздухе. Без помех и комментариев (Цибулькин сказал только: «Как вы, ну, ловко… это самое!») я виртуозно подклеила бумажную ленточку специальным гелем для коррекции ногтей. У подъезда Цибулькин расшаркался, я сделала книксен, и мы разошлись в разные стороны, предварительно обменявшись телефонами и адресами на тот маловероятный случай, если мифический дизайнерский пакет все же найдется.
Поскольку я все еще чувствовала себя слабой, то не стала жадничать и на ближайшей улице поймала такси, по пути домой освежилась ветерком из открытого окошка и вполне пришла в себя. Отпустив машину, я задержалась во дворе.
Ночь была роскошной, как парадная роба принцессы. Особенно хороши были бриллиантовые россыпи звезд на фиолетово-черном велюре неба, по подолу расшитого сияющим золотом городских огней. Тема праздничных нарядов и ювелирных украшений навеяла мне тоску по Денису. Пожалуй, в такую дивную ночь я могла бы и согласиться на его настойчивое предложение украсить мою руку обручальным кольцом. Желательно золотым, с бриллиантами – чтобы, ну, это самое… соответствовать красоте дивной ночи!
Замечтавшись, я пошла гулять вокруг дома и на заднем дворе стала свидетельницей романтического свидания парочки пенсионеров. Дедуля совершенно дореволюционного вида, в полотняном костюме и соломенной шляпе-канотье, утвердил раскладную табуреточку под окном, из которого выглядывала благообразная старушка в черепаховых очочках и платье с кружевным воротничком. Это выглядело очень умилительно, ни дать ни взять – римейк бессмертного шекспировского хита, пьеса «Ромео и Джульетта, шестьдесят лет спустя».
В принаряженной старушке я узнала соседку с первого этажа, которую мои родители запросто называют Кирилловной. Ее ухажер был мне незнаком. Старички мило любезничали. Я притормозила, чтобы своим неожиданным появлением не нарушить их идиллию, и невольно подслушала монолог Джульетты Кирилловны.
– Сижу я, значит, вечерком у окошка, воздухом дышу и вас, дружочек, поджидаю, – кокетливо молвила бабушка, стрельнув в кавалера глазками с мощным оптическим прицелом. – Вы все не приходите и не приходите, я даже Пушкина вспомнила: «Уж полночь близится, а Германа все нет!» Потом на секунду отвернулась – и тут вдруг цветы под окном ка-ак зашуршат!