Банк страха
Шрифт:
— Привет, Фрэнк, — сказал он. — Как наши успехи?
Фрэнк был аккуратно усажен в постели, руки он сложил перед собой; по лицу его блуждала довольная ухмылка.
— Прекрасно, Бобби, — ответил он, — если не считать того, что у меня теперь нечетное число пальцев.
— Очень сожалею. Какая неприятность!
— Ты сказал «неприятность»? Ах ты, сукин сын!
Адвокат улыбнулся. Такова профессия юриста — тебя называют сукиным сыном, а ты улыбайся. Он ослабил галстук еще на пару сантиметров и положил ноги на больничную койку Фрэнка.
— Ну? — спросил Фрэнк, поблескивая глазами. — Читал что-нибудь интересное
— О да, Фрэнк. Ни слова не пропустил. Тут несколько изумительных историй. Изумительных. Не думал, что у тебя такая хорошая память.
— Как благородно с твоей стороны, Бобби! Ты только вообрази: я, такой незаметный, — и писатель! А я ведь и в Йельский университет не ходил. Как думаешь, в старой доброй Арабии с удовольствием почитают мои воспоминания о жизни?
— Боюсь, что да. Это бестселлер. Кое-какие мелочи из-за нее могут произойти. Может, даже полетят одно-два правительства.
— Так много? Ух ты! Пожалуй, могу и в «Донахью» [27] попасть.
— У-гу. Так много. С точки зрения национальных интересов, если уж говорить честно, полная катастрофа. Кстати, друзья, с которыми я беседовал, думают так же. Тебе что, Фрэнк, доставит удовольствие нанести такой ущерб?
— Да пошли вы все в задницу! Я только этого и хочу.
27
Имеются в виду регулярные телешоу, проводимые Филом Донахью.
— Мы бы могли, конечно, подать на тебя в суд. Нарушение контракта, соображения секретности и прочее.
Фрэнк фыркнул.
— Здорово! Вот будет прелесть. А так ли уж вам понравится, если Фрэнк Хофман будет выступать в суде? Милости прошу!
— Мы могли бы апеллировать к твоему патриотизму. Ты же хороший солдат, Фрэнк.
— Забудь об этом. Когда у меня были целы все пальцы, это еще имело смысл, но не сейчас. Вы, ребята, меня подвели. Я натаскал для вас каштанов из огня собственными руками, а вы позволили какой-то иракской свинье их попортить. Нет уж, забудьте про патриотизм. Дальше!
— О’кей, Фрэнк. — Хаттон сдался. — Скажи, что нужно для того, чтобы это твое произведение исчезло?
— Деньги, — ответил Фрэнк. — Деньги, деньги, деньги, деньги.
— Это понятно. Сколько?
— Насколько я могу судить по словам сына, около ста пятидесяти миллионов баксов. Их нужно заплатить Хаммуду и еще Бог весть каким засранцам, которые считают, что у меня еще слишком много пальцев. Заплатить немедленно. Такова цена. Иначе — мой литературный агент уже стоит в низком старте. Можешь это сделать? Да или нет — мне нужно знать.
Хаттон в задумчивости потер подбородок указательным пальцем, словно складывал в уме какие-то числа.
— Да, — сказал он наконец. — Думаю, что-то в этом роде мы для мистера Хаммуда придумаем. Скорее не деньги, а широкий спектр возможностей. Он поймет. В конце концов, он бизнесмен.
— Что ты имеешь в виду?
— Некий пакет предложений. Лицензия на сотовую телефонную сеть во Флориде. Франшиза [28] на кабельное телевидение в Шотландии. Кажется, скоро будет продаваться франшиза на безалкогольные напитки в Саудовской Аравии. Что-нибудь
28
Франшиза — род коммерческого договора, по которому компания получает очень широкие права в данной области.
— Вы что, хотите запустить Назира Хаммуда в бизнес кабельного телевидения?
— А почему бы и нет? Это дело перспективное. У тебя есть телефон? Я позвоню в офис и скажу, чтобы они начали готовить бумаги.
Фрэнк Хофман только головой тряхнул. Так и должно было случиться.
— Будь как дома, — сказал он. — Ахлан ва сахлан.
Глава 44
И все неприятности кончились. Наблюдатели ушли из-под окон больницы. Еще через пару недель Фрэнк решил, что уже можно ехать домой, в Афины. Грету он взял с собой. «Мы решили пожениться», — объявил он Сэму. И действительно, они поженились, устроив в больнице Неилли скромную церемонию. Сэм был шафером. Грета была в белом. Фрэнк пил шампанское весь вечер и все следующее утро, а потом отбыл в Грецию. Молодая жена тащила чемодан. Как сказал Фрэнк, у этой женщины было множество талантов.
Ушли наблюдатели и от дома Сэма в Лондоне. Его неприятности с британскими властями тоже кончились. Сэм возобновил свой бизнес, а через несколько недель выяснилось, что у него так много новых клиентов, что ему пришлось нанять секретаршу, а потом и ассистентку. Он тщательно скрывал тот факт, что его работа ему смертельно надоела. В качестве лечения тоски он попробовал написать что-то вроде отчета о том, что он пережил весной. К Рождеству он успел написать пятьсот страниц. И чем дальше, тем отчетливее он осознавал, как плохо он понимал женщину, которая была главным героем его повествования. Вначале беспомощная жертва, она оказалась единственной сумевшей сохранить в неприкосновенности и свое тело, и свою душу. Понимает ли она — где бы она сейчас ни находилась, — что она победила?
В середине лета Лондон стали захлестывать волны какого-то моря денег. Деньги поступали на счет Иракского фонда свободы, которым руководил поэт-эмигрант Набиль Джавад. Сначала они поступали небольшими суммами. За первым взносом в размере пятидесяти тысяч долларов последовал другой — в сто тысяч долларов. Когда система анонимных перечислений наладилась, в Лондон стали поступать более крупные суммы. С номерного счета с Кюрасао поступило пять миллионов; с аналогичного счета с островов Канала — десять миллионов. Из Люксембурга пришло еще десять миллионов, а потом, через три месяца, — пятьдесят миллионов долларов с Каймановых островов. Деньги поступали из разных банков, каждый раз с номерных счетов, которые закрывались сразу после осуществления перевода.
Единственное упоминание об источнике денег содержалось в послании, поступившем вместе с первым крупным переводом. Джавад получил короткое письмо в конверте без марки. В нем говорилось: «Анонимный жертвователь имеет желание сделать существенный вклад в Иракский фонд свободы в надежде, что эти деньги будут разумно использованы для дела освобождения иракского народа». Письмо было аккуратно напечатано на лазерном принтере и запечатано в маленький конверт. На внешнем, большом конверте стоял штамп «Блэкхит».