Банзай, земляне!
Шрифт:
– Мазёво! Качество как по ГОСТу!
– А я вот думаю, зря сержант наше самбо охаивал. Когда пистолет отбирают, польза тренировок становится неоспоримой.
Квадратное окошко в двери камеры резко распахнулось. За ним показалось орочье лицо. Глаза надзирателя округлились. Лицо вытянулось. Окошко захлопнулось.
– Чувствую, вломят нам сейчас, брат, за наше самбо прикладами по костям.
– И ведь не докажешь, что черти первыми начали.
– Не то это место, чтоб справедливости здесь искать, – с саркастичной улыбкой вздохнул Мазёвый.
Вопреки ожиданиям, бить их не стали. Пришедший в камеру усиленный конвой, грозя
– Быстро же мы здесь на карцер напросились.
– Хоть бы руки развязали, скоты! Я уже пальцев не чувствую.
Бойцы уселись на пол, подальше от дурно пахнущего удобства. Долго молчали, глядя в холодную темноту. Заговорили после того, как земля вздрогнула еще раз.
– Ты о бабах думаешь, брат?
– Непрестанно.
– А о побеге?
– Периодически.
– И чего надумал?
– Пока ничего толкового, – вздохнул Мазёвый.
– Такая же херня.
Сложно сказать, сколько времени они просидели в карцере. По их собственным ощущениям, никак не меньше четырех часов. Впрочем, в условиях, далеких от комфорта, пятнадцать минут могут показаться сутками. Тьма, холод, вонь, жесткий камень под задницей и пугающая неясность дальнейшей судьбы – такое сочетание способно здорово исказить субъективное восприятие времени.
Дверь карцера распахнулась, и в прямоугольнике света возник крупный пожилой орк. На его торсе и руках белели старые шрамы от пулевых и осколочных ранений. Матерый ветеран. Его иссиня-черный килт и золотое ожерелье разведчикам ни о чем не говорили, но, судя по тому, как вели себя маячащие за его спиной офицеры, чин у старика был не ниже генеральского. Он с интересом окинул взглядом землян, щурящихся от бьющего из коридора света. Улыбнулся уголками губ. Негромко задал вопрос, обращаясь к кому-то у себя за спиной. Выслушав ответ, улыбнулся еще шире. Указал рукой на разведчиков и что-то сказал. Ему возразили из-за спины. Старик обернулся и взглядом пришпилил возразившего к полу. Мазёвый видел, что у офицера в прямом смысле коленки начали подгибаться. Старик повторил сказанное ранее и вновь посмотрел на разведчиков. Теперь в выражении его лица отчетливо просматривался намек на уважение к пленникам.
– Вы это, – начал Мазёвый, – или казните нас уже, или пожрать дайте.
– И развязать было бы неплохо, – присовокупил Че.
Разведчики, конечно, не надеялись, что их слова будут поняты. Поэтому свою речь они подкрепляли усиленной работой мысли в расчете на телепатию храмовников. Старик рассмеялся, отдал еще один короткий приказ своим офицерам и ушел. После этого положение землян поменялось кардинально. Их перевели в нормальную пустующую камеру и добросовестно оказали помощь по медицинской части. Сменили повязки на старых ранах и ожогах. Свежие синяки и ссадины смазали пахучим ярко-оранжевым бальзамом. Че Паеву заштопали обрубки пальцев на левой руке и грамотно забинтовали. Напоследок обоим вкололи антибиотики и обезболивающие.
– Боятся они нас, – самодовольно констатировал Че Паев.
– Не то слово, брат.
– А я вот думаю, про которые из наших подвигов им доподлинно все известно?
– Да почитай про все.
– Думаешь? – усомнился Че.
– Уверен. Ты вспомни, как нас в плен брали. По мелочам размениваться не стали. Сразу из артиллерии ударили. Я считаю, храмовники за нами дня два охотились. С того самого момента, как мы сортир взорвали. Только вычислить наш следующий шаг для них было нереально. Мы и сами толком не знали, куда идем. Шарахались из стороны в сторону самым непредсказуемым манером. Они нас в одном месте караулят, а мы в другом с гранатами наголо выскакиваем. Не зря ихний генерал так нас разглядывал. Орки до сих пор в сомнениях и шоке от того, что три человека в их хозяйстве столько разных бед наворотили.
– Четыре, – поправил Че.
– Из тех орков, которые Клюва видели, не выжил ни один, – возразил Мазёвый. – Так что в их понимании нас было всего трое. Ты, я да Кумар покойник. Если и была у орков какая неуверенность относительно наших разрушительных способностей, драка с заключенными ее целиком развеяла. Теперь мы для них военные преступники за номером один. Скверные дела наши, брат.
– Н-да, – кисло протянул Че. – Бдительность они теперь не ослабят.
– Вот и я о том.
Через окошко в камеру передали обед в пластиковой посуде. Черно-серая каша в глубоких мисках и бурый полупрозрачный напиток в высоких стаканах. Вместо вилок сдвоенные пластиковые крючки.
– Шнапс! – изумленно воскликнул Че, хлебнув из своего стакана. Недоверчиво принюхался к напитку. Отхлебнул еще чуток. Посмаковал. – Ей-ей, шнапс! Градусов шестьдесят, и вкус приятный!
Мазёвый тоже попробовал напиток. Удивленно вскинул брови.
– Хорошая вещь. Привет от генерала, как мне думается.
– С чего бы вдруг?
– Как людей он нас, ясный пень, ненавидит, а вот как военных – уважает, и даже очень. Потому что сам такой же, – пояснил Мазёвый.
– Ну-у, большое ему человеческое спасибо. Знает старик, как солдата уважить.
– Помянем братцев, которых потеряли: Клюв, Сержант, Кумар.
– Земля вам пухом, – протяжно вздохнул Че.
– До встречи в следующей жизни, – серьезно добавил Мазёвый и ополовинил свой стакан.
Не спеша закусили.
– А ведь это та самая каша из черных банок, – сказал Мазёвый, тыча сдвоенным крючком в миску. Столовый прибор казался непривычным, но в целом функционировал не хуже нормальной вилки. – Вроде гречки со шкварками. Вот бы Клюв порадовался! Нравился ему этот хавчик.
Че тоскливо шмыгнул носом.
– Хватит про Клюва, – попросил он. – Я когда думаю, что нас всего двое осталось, у меня кусок в горло не лезет.
– Выпьем, брат! – сказал Мазёвый, борясь с подступившей слезой.
22. Никудышные пленники
Один день до краха Вселенной.
Время истекает.
Когда за ними пришли, они в обнимку сидели на шконке и тянули древние строки:
Вот пуля просвистела, и ага!