Бар на окраине
Шрифт:
Я поднесла трубочку ко рту, и коктейль «Самарканд и Бухара» тонкой струйкой полился внутрь.
«А если Вовка — человек, — вдруг холодной волной обдала меня мысль, — значит, все остальные автоматически нет?.. И Таня (ну Таня-то ладно, она грубиянка), и Лилька, и Иван Ильич?.. А приветливая Полина? А добрая тетя Лида? А полуглухой дворник?
Они все такие приятные!
Просто Вовка нравится мне больше всех…
Я начала пьянеть и тихонько зевнула.
…А вообще, я, наверно, сумасшедшая! Ну какие они нелюди?
Подозревать всех в том, что они…
Кто?
На каком основании я строю свои нелепейшие, несуразнейшие подозрения? На пьяном бреде странно одетого незнакомца?
С трудом приоткрывая тяжелеющие веки, я от нечего делать стала оглядывать девицу. Она сидела ко мне спиной, и я видела только ее худые позвонки, обтянутые белым свитерком.
На сцене никого не было — Лилька отправилась на перекур. Вдруг девица громко отставила бокал, приподнялась и стала выходить из-за стола, задев и чуть не перевернув при этом тарелку с остатками салата.
— …твою мать, я спеть хочу! — громко возвестила она и нетрезвой походкой двинулась к сцене.
Вовка растерянно вышел из-за стойки, не зная, что предпринять.
— Ну можно, я спою?.. — ласково попросила она, опираясь на его плечо.
И, не дожидаясь разрешения, взобралась на подмостки.
Я увидела ее тонкую фигуру в декольте, вытянувшуюся на сцене.
Посетители пьяно зааплодировали.
В этот момент мой фирменный коктейль «Самарканд и Бухара» подошел к концу.
Все, нечего тут выслеживать, надо пойти поспать.
Девушка отбросила назад длинные густые волосы, и они водопадом пролились сквозь ее изящную загорелую руку.
«Красавица, ничего не скажешь!» — подумала я, вглядываясь в черты ее лица. Кого-то она мне напоминает…
И опять невольно вспомнилась оговорка Ивана Ильича.
Кровавица.
Я вздрогнула.
«Кровавица» медленно поднесла ко рту микрофон.
И запела.
Над прокуренным баром вдруг взлетел высокий голос поразительной, кристальной чистоты.
Девушка пела, и все, замерев, слушали необыкновенную мелодию, которую выводило оперное сопрано.
Слушала и я, и голос пронзал душу, напоминая что-то до судорог…
На середине исполнения я узнала музыку. Это была ария Марфы из оперы «Царская невеста».
Закончив пение, девица неторопливо сошла со сцены, под неистовые аплодисменты и крики подошла к своему столу, положила на его край две зеленые купюры и, пошатываясь, вышла из зала.
И тут я вспомнила.
ГЛАВА 21
Настя.
Ее звали Настя.
В детстве она ходила со мной в музыкальную школу. Потом я бросила школу, а она продолжала учиться. Года три назад я встретила ее
А пошла я гораздо позже, на оперу Бизе «Пертская красавица».
И из разговоров в фойе узнала, что Настя погибла.
Разбилась на машине — незадолго до этого она купила себе белый «Форд». Говорили, что был даже большой некролог в «Вестях города»…
А сейчас я видела ее собственными глазами!
Судорожно отставив опустошенный бокал в сторону, я кинулась из-за стола, по лестнице, вслед за нею.
И увидела вдалеке, на дороге, в кружащейся метели отъезжающий в противоположную от города сторону ослепительно белый «Форд».
Веки мои слипались, в голове шумело. Я смотрела на машину, и она расплывалась перед моими глазами, принимая причудливые очертания, и, наконец, совсем уменьшилась и пропала из виду.
В этот момент за моей спиной скрипнула тяжелая дверь — кто-то еще решил посетить наш бар.
Я с трудом подняла в полутьме глаза и проводила мутнеющим взором крепкую высокую мужскую спину в пиджаке, из-под которого высовывался ворот свитера.
Что-то знакомое показалось мне в облике и одежде этого человека.
Я вновь обернулась, но фигура уже скрылась за дверью, а мои ноги отчаянно просились полежать.
Полузакрыв глаза, я поплелась в свою каморку.
Кажется, это он… — прошептал засыпающий разум.
Да ну его, — мысленно ответила я разуму, толкнула дверь подсобки и увидела Лильку, докуривающую тонкую сигарету.
Не имея сил говорить, я плюхнулась на диван.
— А тем, кто ложится спать — спокойного сна, — гаркнула Лилька мне прямо в ухо, бросила окурок и вышла, притворив за собой дверь.
И, следуя ее пожеланию, я тут же провалилась в глубокий сон.
Едва я приклонила голову к жесткой подушке, как над ухом раздался низкий голос официантки Тани:
— Арина, подъем! Шесть часов!
Я с трудом приподнялась на диване и мотнула тяжелой головой. Как? Уже?!.
На лестнице за дверью послышалась обычная последовательность звуков: удаляющиеся наверх шаги, смех, голоса, резкий хлопок входной двери и мертвая тишина.
Мне показалось, что она подкралась к самому моему горлу. Отчего вдруг такое странное ощущение?..
Мозг начал потихоньку просыпаться, и я с ужасом вспомнила все, что произошло вчера, и что я под налетом опьянения не смогла осознать в полной мере.
Образ Насти ясно встал перед глазами. В памяти вновь зазвучал ее чистый голос, вспомнился его немыслимый полет под высокий потолок.
Это, несомненно, была она. Звезда, прима нашего оперного театра.
Вернее, она была звездой, примой…