Бархатный ангел
Шрифт:
— Возможно, мне стоило бороться усерднее. Но я была так молода, когда вышла за него замуж. И он убедился, что я буду бояться его. Этот страх существует во мне и по сей день.
— И из-за этого страха ты не сказал мне или Богдану правду?
— Частично. И просто… привычка. Инерция. Я так долго хранила тайну. Когда он умер, я просто… я продолжила.
— Тогда зачем рассказывать нам, когда ты это сделала?
— Потому что ты заслужил это знать, — говорит она с усталым вздохом. — И из-за того, что во мне накопилось
Это честный ответ. Достаточно, чтобы заставить меня отступить — совсем чуть-чуть.
— Садись, — резко говорю я ей.
Она колеблется на мгновение. Затем она глубоко вздыхает и опускается на стул прямо за ней.
— Хочешь выпить?
Ее брови поднимаются. — Это было один раз, — говорит она, краснея. — Я не пьющия.
— Раньше ты была.
— Потому что твой отец хотел, чтобы я выглядела определенным образом перед его коллегами. Он хотел, чтобы я была уверенной и остроумной с ними. Но покладистой и послушной с ним. Я постоянно боялась смешения личностей. Иногда это случалось. Если я решу возразить ему, он накажет меня. Если я становилась покорной на одном из его собраний, он неверно истолковывал это как застенчивость. И за это он меня тоже накажет. Я постоянно ходила с ним по канату.
Я могу оценить, через что она прошла, но даже я могу признать, что не могу понять. Я никогда не был ничем, кроме контроля.
Я чувствовал боль, оскорбления и травмы, но со временем научился справляться со всем этим.
Пока я их не освоил.
Но у моей мамы никогда не было такой возможности. Она была связана ограничениями, которые накладывал на нее ее пол. Я машинально смотрю в окно.
Камила все еще на траве, но теперь она повернулась на спину, лицом к небу. Одной рукой она держит книгу, двумя пальцами уравновешивая корешок.
— Я хочу, чтобы с тобой было по-другому, Исаак, — говорит мама, заставляя меня снова взглянуть на нее. — Я хочу, чтобы у вас было больше, чем просто брак по расчету. Я хочу, чтобы у вас было настоящее партнерство. И я думаю, ты тоже сможешь.
Мой немедленный инстинкт — сменить тему. — Единственное настоящее партнерство, которое у меня есть, — это с самим собой.
Она вздыхает. — Ты можешь быть сыном Виталия по имени, — мягко говорит она. — Но тебе не нужно пытаться подражать мужчине на каждом шагу.
Я мгновенно ощетиниваюсь. Я почти уверен, что мама знает, что она зашла слишком далеко. — Я никого не копирую. Я такой, какой я есть. Я всегда должен был быть таким.
— Полагаю, теперь мы этого никогда не узнаем, — бормочет она. На мгновение она смотрит в угол, погруженная в свои мысли и сожаления.
Я хмурюсь и смотрю, как Камила неподвижно и блаженно лежит на лужайке. Даже сейчас это яркое напоминание о том, что ее мир и мой разделены световыми годами.
У нее все еще есть
Если у меня когда-то и была эта сила, то ее уже давно нет.
— Скажешь, почему ты пускаешь Максима в этот дом? — мама говорит.
— Потому что это мой дом, — рычу я. — И я принимаю решения здесь.
Она вздыхает. — Отлично. Никто не подвергает сомнению это; ты принимаешь решения. Могу я хотя бы узнать, почему?
— Потому что Камила нуждается в закрытии, — рычу я. — И я хочу дать ей это, прежде чем я убью этого ублюдка раз и навсегда.
— Ты отправил приглашение?
— Еще нет.
— Я предполагаю, что он должен войти один, без оружия?
— Да.
— И ты думаешь, он согласится на это?
— Он будет, — уверенно говорю я. — Для него это единственный способ добраться до Камиллы.
Она хмурится.
— Я знаю Максима, — объясняю я. — Он рискнет войти сюда, если это означает одержать верх. Он попытается убедить Камиллу пойти с ним, выбрать его.
Хмурость мамы становится глубже. — Ты исходишь из множества предположений, — отмечает она. — Что, если Камила решит быть с ним, а не с тобой?
Я ухмыляюсь. — Я тоже ее знаю.
Мама выглядит обеспокоенной. — Она влюблена в тебя.
Волнение и адреналин ползут по моему позвоночнику. Я бы так не выразился, но эти слова заставляют меня чувствовать себя бесконечно могущественным.
И не так, как я привык.
Это другая сила, любовь. Это мягче. Но, может быть, более прочное.
— Она никогда не выберет Максима вместо меня. Даже ее просьба поговорить с ним была попыткой заставить меня ревновать.
Она так считает. — Ты можешь убить его потом, когда он будет выходить, — медленно говорит она.
Я поднимаю брови. — Но я не буду.
— Это было бы так просто…
— Несмотря на то, что вы с Камилой, кажется, думаете, я не настолько эгоистичен, чтобы считать себя совершенно непредсказуемым для Максима. Если бы я был им, он бы никогда не принял мое приглашение сюда. Он знает, что я никогда не откажусь от своего слова о безопасном проходе.
— Он нарушил данное тебе слово, — напоминает мне мама. — Твоя последняя встреча с ним должна была быть джентльменской. Он аннулировал соглашение, спрятав оружие и напав на тебя.
— Все верно. Но я не буду опускаться до его уровня. Я лучший человек, чем он.
— Я не сомневаюсь в том, что…
— Тогда зачем просить меня сделать что-то, что докажет обратное? — резко прерываю я.
Она вздыхает. — Потому что я не хочу, чтобы все снова имело неприятные последствия. Что, если на этот раз ему действительно удастся причинить тебе боль?
— Это материнская забота или тактика?
Она смотрит на меня. — Не может быть и то, и другое? Неужели в это трудно поверить?