Бармен и его Швабра
Шрифт:
— Кажется, что всегда, — Депутатор расплатился и ушёл, а я завёл в баре «детский час».
Подростки пьют газировку, едят пироги, громко разговаривают, неловко ругаются и вообще бесят, но просьбу Депутатора поддержала Училка, а ей сложно отказать. Кроме того, их можно свалить на Швабру, что я и делаю.
— Эй, ты заберёшь свой пирог или дождёшься, пока в начинке зародится жизнь? — требовательно кричит она из-за стойки однокласснику. — Ну да-а-а, коне-е-ечно, давайте всегда малого гонять. Что, сам жопку от стула не оторвёшь уже?
— А ты, мелкий, — спрашивает она отправленного
Девица просто гений социальных коммуникаций.
Радио разразилось музыкальной темой — началась дневная серия радиопостановки. На стол приёмник Швабра им не даёт, ставит на стойку и делает погромче, так что мне из подсобки всё прекрасно слышно. Пока моя стажёрка грозно сверкает глазами на сверстников, я занят ежедневной инвентаризацией и составлением заказа на доставку, так что особенно не прислушиваюсь, но драматичные голоса так и лезут в уши.
— Отродье Ведьмы! Проклятая! Нелюдь! А правда, что ты из яйца вылупилась? — кричат там какие-то подростки. — А хвост у тебя есть? Покажи!
Там кричат, а тут слушают. Заворожённо, увлечённо, забыв про лимонад и пироги.
— Не обращай внимания, — говорит ей, видимо, отец.
— Чего им от меня надо? — спрашивает юный женский голос. Он кажется мне знакомым, но в последнее время радио звучит в баре так часто, что это не удивительно.
— Ничего. Их натравили. Сами бы они не решились. Могу выйти и разогнать, хочешь?
— Вот ещё. Плевать мне на них. Пусть орут, придурки.
— Неправда. Тебе обидно и страшно.
— Да. Ты прав. Я не сделала ничего плохого, а они ненавидят меня так, будто я самое страшное зло мира.
— Это не ненависть, а глупость, стайное чувство и, конечно, обида. Они слишком глупые, чтобы иметь своё мнение, они получили разрешение на травлю, они в экстазе от объединения в толпу, но главное, они просто слишком не уверены в себе, чтобы ухаживать за такой красивой девочкой, как ты.
— Да ладно тебе, пап!
— Я серьёзно. Они не могут сделать тебя своей, поэтому хотят сделать больно.
— Не знаю, как я буду жить среди них дальше, — с тоской в голосе сказала девушка.
— Потерпи, дорогая. Это ненадолго. Им надоест, найдут себе новые развлечения.
— Можно я возьму это?
Вопрос повис в воздухе, потому что я не сразу понял, что он прозвучал не по радио, а в подсобке. Беловолосая подружка Швабры показала мне какие-то старые пыльные фотоальбомы.
— Мы всё разобрали и перетаскали в сарай, — сказала она голосом девушки из постановки. Или, по крайней мере, очень похожим. — Но, если вы не против, я бы взяла это себе.
— Зачем?
— Люблю рассматривать
А ведь она врёт. Точнее, сильно недоговаривает.
— Дай глянуть.
Старый фотоальбом с прорезями в картонных страницах, куда надо вставлять карточки. Рассчитан под квадратный формат «полароида». Самые первые здорово выцвели, цвета уехали в сепию, да и качество съёмки так себе. Какой-то мужчина, какая-то женщина… Скорее всего, муж с женой. У стола. У барбекю. На речке — у дамы отличная фигура. Не сразу понял, почему интерьеры и виды кажутся знакомыми, опознал, только увидев стойку. Эта семья жила здесь. Видимо, мужчина — предыдущий бармен. Впрочем, логично — раз уж альбомы валялись в кладовке. Его лицо мне определённо знакомо, но я никак не могу понять откуда.
— Я заберу? — спросила девушка нетерпеливо.
— Ну, вроде бы на них больше никто не претендует. Я определённо не любитель разглядывать чужие фото, — захлопнул пыльный альбом и отдал его.
— Спасибо. Там ваш помощник сказал, что вы нашли ящик со всяким таким… А где он?
— Убрал к себе в комнату. Там патроны, нечего им где попало валяться.
— А можно на него посмотреть?
— Зачем?
— Интересно. Обожаю готику.
— Так и не скажешь, — девушка одета в стиле «приличная школьница».
— Блондинкам приходится быть готичными в душе. Покажете, вам же несложно?
— Несложно.
Я заглянул в зал, там Швабра принимала деньги от дослушавших радио одноклассников.
— Что? Сдачу тебе? Серьёзно? А про «чаевые» ты вообще слышал? На, крохобор, не забудь вернуть мамаше, а то в следующий раз мелочи на мороженое не даст.
— Это что, чаевые? Серьёзно? Наверное, в лесу что-то сдохло. Но мелкое, не крупнее мыши, как твоя подачка. Что? Ну уж нет, не отдам. Что на стойку упало, то пропало.
— Эй, мелкий, не вздумай занимать этому жадине. Врёт, что отдаст, не верь. Мне он с шестого класса пятёрку должен. Вон, смотри, делает вид, что не слышит. Вот так же он будет себя вести, когда ты напомнишь о долге. Внезапная глухота.
— О, ты сегодня в новом платье? Отрасти что-то вроде сисек, и оно тебе пойдёт. Да-да, у меня и таких нет, зато я умная и умею считать. С тебя ещё трояк. Серьёзно? Попроси своего кавалера. Что краснеешь? Пусть руки моет от пирога, прежде чем хватать тебя за коленку, вон, всю юбку залапал…
— Кто делал тебе макияж? Серьёзно? То есть ты за это заплатила, а не упала, споткнувшись, лицом в тушь? А я уже хотела предложить щёлочь, чтобы отмыть эту копоть с твоей сковородки. Но, если заплатила, то теперь, конечно, ходи так до зимы, может, тебя примут в почётный союз трубочистов…
Бездна обаяния и море эмпатии. Думаю, в классе все её обожают.
Блондинка перебирает ножи и колья с очень странным лицом. Покрутила в руках наручники, подёргала с силой, на разрыв — не преуспела, разумеется. Модель не полицейская, скорее, имитация, но цепочка всё равно металлическая, довольно прочная. Я, может быть, и разогнул бы звено, но девушке не одолеть. Попробовала пальцем кончики кольев, пощёлкала ногтем по лезвию ножа.