Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом
Шрифт:
Глава 10
Безумный барон
Эти строки из «Баллады о Даурском бароне» русского поэта Арсения Несмелова стали нарицательными. «Безумный барон» — так называли барона Унгерна его современники, так, 90 лет спустя, продолжают именовать его уже современные историки и беллетристы.
Основным пунктом обвинения, выдвигаемого против барона Унгерна, был и остается жестокий массовый террор, который командир Азиатской конной дивизии применял против всех тех, «кто мыслями и сердцем не воспринимал чистоту белой идеи».
Видный кадет, думский деятель и по совместительству историк П. Н. Милюков, чрезвычайно много потрудившийся в деле «освобождения»
Многие представители офицерского корпуса и генералитета белых армий ненавидели барона Унгерна не меньше (а то и гораздо сильнее), чем своих непосредственных противников — большевиков. Каппелевцы называли его сумасшедшим бароном, мечтали предать суду с заранее предрешенным исходом — «повесить на первом же суку». И это были отнюдь не пустые слова. Начальник штаба дивизии Унгерна генерал Евсеев был захвачен каппелевцами на станции Даурия и приговорен военно-полевым судом к смертной казни. От смерти Евсеева спасло только активное заступничество атамана Семенова, возглавившего к тому моменту все белые силы на Дальнем Востоке. По настоянию Семенова смертный приговор был изменен генералу Евсееву на «бессрочную каторгу». Не приходится сомневаться, что, попадись Унгерн в руки каппелевских частей, судьба его была бы незавидной, вряд ли она отличалась бы от той, что уготовили ему большевики. В статье «Каппелевцы», опубликованной в 1923 году в эмигрантском издании «За свободу!», автор, скрывшийся под псевдонимом «Р.», прямо утверждал: «… знаменитый Унгерн — «сумасшедший барон» давно был бы ими (т. е. каппелевцами. — А. Ж.) повешен, если бы не японцы».
Действительно, на территориях, находившихся под контролем частей генерал-лейтенанта Унгерна, всегда устанавливался чрезвычайно жесткий, вернее сказать, жестокий режим. В этом солидарны даже наиболее уравновешенные и относившиеся к барону с симпатиями современники: В. И Шайдицкий, К. И. Лаврентьев, H.H. Князев…
В. И. Шайдицкий перечислил в своих воспоминаниях тех, кого на станции Даурия могла постигнуть самая суровая кара: «всех уличенных в симпатиях к большевикам, лиц, увозящих казенное имущество и казенные суммы денег под видом своей собственности, драпающих дезертиров, всякого толка «социалистов» — все они покрыли сопки к северу от станции»… Имя барона Унгерна наводило страх не только на явных большевиков и им сочувствующих, но и на простых обывателей, не испытывавших к «комиссарам» никаких теплых чувств. Чтобы постараться оценить мотивацию тех или иных действий барона Унгерна, нам необходимо понять: чем же была для самого Унгерна Гражданская война?
Прежде всего необходимо помнить, что сам Роман Федорович отнюдь не рассматривал Гражданскую войну как простую междоусобицу, в которой друг против друга сошлись представители различных классов и сословий одного и того же народа. Для мистически настроенного барона Унгерна Гражданская война была столкновением не столько военным и политическим, сколько религиозным. Вспомним приведенные нами ранее слова Унгерна: «Я не согласен с тем, что люди в большинстве случаев воюют за свою истерзанную родину. Нет, воевать можно только с религиями». Противостоявшие Унгерну большевики, а еще шире — вся захлестнувшая Россию революционная стихия — казались ему воплощением сил мирового зла, хаоса и распада. «Против истребляющих душу народа я знаю только одно наказание — смерть!» — говорил Унгерн. Только мистически настроенный человек мог точно оценить саму квазирелигиозную сущность большевизма, своего рода «религии навыворот», своеобразной антитрадиции, поднявшей из глубин бессознательного все самые темные стороны человеческой натуры. В книге «Самодержец пустыни» Леонид Юзефович пишет: «Традиционная власть казачьей нагайки, скрещенная с азиатским палаческим искусством, породила химеру небывалого в русской военной истории унгерновского режима». Все верно, подобного режима в русской военной (да и не только военной) истории никогда не существовало. Но и никогда в истории у русской армии не бывало и подобного противника. Частям Унгерна приходилось воевать отнюдь не с наполеоновскими гренадерами или с прусскими гусарами императора Вильгельма II. Унгерну и его войскам противостояли силы химерического красного режима, зарожденного, казалось, в недрах самой преисподней. А где еще, спрашивается, мог зародиться режим, войска которого шли в бой под таким, к примеру, лозунгом: «С земными царями разделались, принимаемся за небесных»?
Захваченный в плен барон Унгерн во время допроса удивительно глубоко и проницательно ответил на вопрос: «Как вы смотрите на коммунистов?», определив коммунизм
«Верит в Бога как протестант, по-своему, считает Бога как добро, противопоставляет ему зло, — докладывает в письменном отчете начальству допрашивавший Унгерна в Иркутске безымянный чекист. — Считает себя призванным в борьбе за справедливость и нравственное начало, обоснованное на учении Евангелия. Свои жестокости и террор в отношении людей не считает противоречивым Евангелию. Спокойно говорит о расстрелах, убийствах, казнях разных степеней и всевозможных наказаниях». Красный комкор «товарищ Гайлит», допрашивавший Унгерна в Троицкосавске почти сразу после его пленения, в весьма подробном, предназначенном для высокого начальства отчете, с латышской скрупулезностью отмечал: «Унгерн заявляет себя человеком, верующим в Бога и Евангелие и практикующим молитву. Предсказания Священного Писания, приведенные Унгерном в приказе его № 15, захваченном в боях под Троицкосавском, он считает своими убеждениями». К предсказаниям из Священного Писания, повествующим о «последнем царе Михаиле», мы еще вернемся, пока же отметим: во время допросов Унгерн говорит о себе как о христианине «протестантского толка» (лютеранине), который знает евангельские тексты, читает христианские молитвы. Ни о каком мистическом буддизме, тайных «буддистских посвящениях» речи даже не идет.
Весьма важным источником, безусловно оказавшим влияние на формирование религиозно-эсхатологических взглядов Р. Ф. Унгерн-Штернберга, стала книга известного русского православного писателя-мистика Сергея Александровича Нилуса [26] «Великое в малом». Ценное свидетельство об обстоятельствах того, как барону Унгерну довелось познакомиться с книгой С. А. Нилуса, оставил К. И. Лаврентьев, член Войскового правления Енисейского казачьего войска, оказавшийся зимой 1921 года в Урге. Приведем здесь отрывок из его воспоминаний: «После бегства китайцев из Урги в соседнем с нами помещении, где стоял штаб какой-то китайской части с очень интеллигентными китайскими офицерами, в числе оставленного ими имущества были книги, вернее небольшая библиотечка, с изданиями на китайском и английском языках чисто военных брошюр, карт, картограмм и т. п., и между ними и нами, соседями, обнаружена книга совершенно новая, в хорошем переплете: «Великое в малом» профессора Нилуса. (Лаврентьев в данном случае ошибается — С. А. Нилус профессором никогда не был и вообще никаких ученых степеней не имел. — А. Ж.). Как известно, книг этих осталось очень мало в обращении, ибо они скупались по весьма высокой цене евреями с целью изъять их из обращения как обличающий материал, в котором указывались все протоколы сионских мудрецов, предсказывавших все теперь происшедшее по заранее обдуманному и проработанному плану на их конгрессах за границей.
26
Сергей Александрович Нилус, 28 августа 1862—14 января 1929 года) — русский духовный писатель, автор книг «Великое в малом», «На берегу Божьей реки», «Близ есть, при дверех».
Этой книгой моментально воспользовался один из беженцев, бывший казанский нотариус Юшков, человек с высшим образованием и знакомый с этой литературой, какими-то путями, специально, с целью пролезть в добрые к барону, он достиг у него аудиенции, и что там было, покрыто мраком неизвестности, но ему было поручено составить нужные из книги выписки, размножить их на машинке и дать им специальное назначение по частям отряда, а также лично барону».
Приказ был исполнен — выписки из книги Нилуса, которые произвели на Унгерна самое сильное впечатление, с насущными и остросовременными добавлениями о «зверствах еврейских комиссаров» были напечатаны типографским способом и распространялись среди русскоязычного населения и личного состава дивизии.
Л. А. Юзефович приводит свидетельство Бориса Волкова, колчаковского офицера, оказавшегося в Урге и поступившего на службу в дивизию Унгерна. В своих тенденциозных и предвзятых по отношению к барону Унгерну воспоминаниях, хранящихся ныне в Гуверовском институте войны, революции и мира (США), Волков указывает, что весной 1921 года в Урге была напечатана какая-то брошюра, содержавшая исключительно выборки из Священного Писания. По словам Волкова, брошюра представляла «плод коллективного творчества, причем сам Унгерн принимал большое участие». «Основная мысль брошюры непонятна, — писал Волков. — Быть может, желание доказать на основании Священного Писания тождество большевизма с Антихристом». Вне всякого сомнения, речь в данном случае идет о синопсисе книги С. А. Нилуса. (Почему Волков предпочел не называть автора — трудно объяснить. Или не захотел упоминать писателя, крайне не любимого в кругах либеральной интеллигенции, к которым принадлежал сам Волков, или же просто не знал о существовании Нилуса.)