Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом
Шрифт:
Возле пулеметных команд навстречу Унгерну выскочил есаул Макеев, ранее убивший капитана Белова, и несколько раз выстрелил в барона из револьвера. Пули снова даже не задели Унгерна. Унгерн вздыбил кобылу, сделал крутой разворот и скрылся в тумане предрассветного утра. Он оставил свою дивизию теперь уже навсегда. После ночной неразберихи (многие думали, что на лагерь напали красные партизаны) заговорщики предложили возглавить 2-ю бригаду арестованному ранее начальнику штаба Островскому. Было решено идти в Хайлар, где находился старый друг барона — китайский генерал Чжан Куню [38] …
38
А. С. Кручинин пишет: «Чжан Куй-У (так у A.C. Кручинина. — А. Ж.) оказался на высоте, в обмен на сданное унгерновцами оружие выплатив денежную компенсацию, предоставив продовольствие и проезд до станции Пограничная, откуда вновь начиналась русская, подвластная белым территория». Узнав о печальном конце Азиатской конной дивизии, Чжан Куню сказал: «Извините меня, но мне так больно слышать об этом. Барон Унгерн
Ранним утром 19 августа барон Унгерн прискакал в расположение своих монгольских частей, которые после ночного панического бегства из лагеря приводили себя в порядок на обширном лугу на берегу небольшой речки, впадающей в Селенгу. Он оставался в монгольском отряде Бишерельту-гуна (или Сундуй-гуна) от одного до двух дней. С бивака, откуда в роковую ночь 19 августа спешно снялась 2-я бригада, было подобрано брошенное имущество, оружие. Последним из русских, кто видел барона, был командир монгольского отряда хорунжий Шеломенцев. Именно ему приказал Унгерн пригнать к стоянке гурт овец, брошенный ушедшей бригадой, и выдать монголам мяса столько, сколько они смогут съесть. Унгерн продолжал верить в надежность монгольских всадников, для которых он был избавителем от китайского владычества. Воевать с красными у монголов не было никакого резона, но сопровождать его в Тибет, полагал Унгерн, они вполне могли. Однако у монголов были совершенно другие планы: как и все восточные люди, они полностью преклонялись перед силой. Сила явно была теперь не на стороне Унгерна. По словам Шеломенцева, Унгерн предложил русским офицерам выбор: оставаться вместе с ним или двинуться вслед за ушедшими частями в Маньчжурию. Шеломенцев и два офицера изъявили желание покинуть барона. Унгерн не выказал никакого неудовольствия, простился с офицерами и пожелал им счастливо добраться до своих семей. Теперь с ним оставались только прапорщики Попов и Шишилихин, 18 нижних чинов из русских и бурят и 3 ординарца штаба дивизии. То, что случилось в дальнейшем, приблизительно одинаково описывают (с незначительным отклонением в деталях) разные мемуаристы. Предоставим слово М. Г. Торновскому, дающему более подробную картину:
«Через два дня Шеломенцева догнали три офицера и три казака… 21 августа на походе к генералу Унгерну подошел пешим Бишерельту-гун и попросил у генерала спички… Унгерн отпустил повода на шею коня и стал шарить в карманах тарлыка… Использовав беспомощное положение на седле генерала Унгерна, Бишерельту-гун ловким движением стащил его с седла. Монголы связали Унгерна по рукам и ногам крепкими сыромятными ремнями, оставили палатку, положили в нее бога войны, укрыли тарлыком.
Покончив с генералом Унгерном, монголы принялись избивать русских инструкторов и перебили всех кроме тех трех офицеров с вестовыми, кои увидали первыми поступок монголов с генералом Унгерном и, предчувствуя беду, «стреканули» в кусты…» Отметим только еще раз полное бездействие офицеров, оставляющих своего командира в руках врага. Действительно, с таким людским материалом даже мечтать о победе над красными не приходилось… Это было последнее предательство, с которым довелось столкнуться генералу Р. Ф. Унгерн-Штернбергу. Неоднократно цитировавшийся нами А. С. Кручинин отметил чрезвычайно важную деталь в характере барона: «Он сам был жесток, и нередко — чрезмерно и неоправданно, он мог под влиянием минутной вспышки расправиться со своими же, но он никогда не предавал доверившихся ему людей…»
22 августа (по другим сведениям, 20 августа) 1921 года небольшой красный разъезд (17 человек) атаковал превосходящий отряд монголов (до 80 человек). Связанный Унгерн, увидев приближение красных, во весь голос кричал монголам команды: «Рассыпаться в цепь! Красные идут, в цепь!» Как указывал в своем докладе командир красных, «военком Щетинкин»: «Растерявшиеся монголы от неожиданности парализовались, что и способствовало захвату всех без потерь». Даже будучи безоружным и плененным, барон Унгерн продолжает вести с красными свой последний бой. Этот бой не закончился и после того, как связанный барон перешел в руки своих врагов (хотя назвать и предателей-монголов «друзьями» язык не поворачивается). Ему предстоит еще одно сражение — уже без оружия и на красной территории.
Глава 14
Последняя глава, или Большевицкий театр
Обстоятельства последнего месяца жизни барона Унгерна известны нам исключительно по советским источникам: протоколы допросов («опросные листы») «военнопленного Унгерна», отчеты и рапорты, составленные по материалам этих допросов, доклады и донесения в Центр и, наконец, материалы судебного заседания по «делу бывшего начальника Азиатской конной дивизии генерал-лейтенанта Романа Федоровича барона Унгерна фон Штернберга». Насколько мы можем доверять подобным источникам? Протоколы допросов, отчеты, доклады, которые составлялись красными «для внутреннего потребления», в какой-то мере могут служить объективным источником информации, характеризующим самого барона Унгерна и проливающим некоторый свет на обстоятельства его последних дней. Необходимо помнить только следующее: никакого равного, откровенного и «задушевного» разговора у Унгерна с большевиками быть не могло. Красные оставались для него врагами, и с ними барон продолжал вести свою войну вплоть до финального залпа расстрельной команды. Читая протоколы допросов, необходимо «держать в уме» не только то, о чем Роман Федорович говорит со своими визави, но то, о чем он предпочитает умалчивать, чего недоговаривает. Что же касается материалов судебного дела, с ними все более или менее ясно. Революционный советский «суд» изначально не задумывался как классический «буржуазный» судебный процесс, во время которого две равных стороны — обвинение и защита — пытаются установить некую истину, выяснить степень вины или же невиновности подсудимого. Любой приговор, вынесенный советским «правосудием» по политическим делам, носил сугубо пропагандистские функции: он должен был «послужить хорошим уроком» всем возможным контрреволюционерам, чтобы «все бароны, где бы они ни были, знали, что их постигнет участь барона Унгерна». В отношении барона П. Н. Врангеля
Рассказывая о последних днях жизни барона Унгерна, мы будем весьма часто пользоваться словом «говорят». Данное слово, наверное, не слишком хорошо характеризует историка — раз он употребляет выражение «говорят», значит, сам ничего точно не знает. Но мы действительно не знаем, просто не можем знать доподлинных фактов и обстоятельств последних дней жизни Романа Федоровича. Он находился в руках врагов, и те совсем не желали оставлять о бароне какую-нибудь память. С точки зрения большевиков, само имя барона Унгерна вообще лучше всего было бы вычеркнуть из русской истории вместе с прочими «царями и графьями» и оставить там только Ленина, Свердлова, Троцкого, мифического «рабочего Василия» и прочих пролетарских «героев». Но если не получается вычеркнуть совсем, то необходимо нарисовать образ барона, по словам Михаила Булгакова, «самыми черными красками». Еще при жизни барон Унгерн стал превращаться в живую легенду, в миф, дань которому отдали даже сами большевики, — вспомним песню о «черном бароне». А пересказ легенды вполне уместно начать этим словом — «говорят».
Итак, говорят… Говорят, что когда красные вместе с плененным бароном переправлялись через одну из речек, Унгерн сделал попытку утопиться, но захватившие его красноармейцы не допустили этого и в целости доставили барона в штаб партизанского командира Щетинкина…
… Говорят, что когда Щетинкин, храбро воевавший во время Великой войны и ставший георгиевским кавалером, увидел связанного Унгерна, он приветствовал его восклицанием: «Здорово, барон!» Унгерн тяжелым взглядом окинул с ног до головы расфранченного красного командира с офицерским Георгием на груди и ответил: «Был ты Щетинкин, а теперь подлец!» (Подругой версии, вместо «подлеца» барон Унгерн употребил непечатное слово.) [39] .
39
После пленения барона Унгерна бывший штабс-капитан русской армии, позже красный партизан, кавалер ордена Боевого Красного Знамени, «Железный батыр» (почетное звание присвоенное Щетинкину монгольским революционным правительством), Петр Ефимович Щетинкин прожил немногим более шести лет. Жизнь Щетинкина оборвалась в Монголии. Обстоятельства его смерти запутаны и доныне. Щетинкин был командирован в Монголию советским правительством в качестве инструктора Государственной внутренней охраны (ГВО), учрежденной в июле 1922 года и выполнявшей функции монгольской ЧК — ОГПУ. Летом 1927 года Щетинкин был убит в Улан-Баторе, по официальной версии, «в результате пьяной драки». По другой версии, — знаменитый сибирский партизан был застрелен по приказу главного инструктора ГВО Якова Григорьевича Блюмкина, известного работника органов ВЧК — ОГПУ, бывшего левого эсера, одного из убийц германского посланника Мирбаха в Москве, в июле 1918 года… В сентябре того же, 1927 года монгольское руководство приняло решение отправить советского инструктора Я. Г. Блюмкина на родину «за явное превышение полномочий и вмешательство во внутренние дела страны».
… Говорят, что барона перевозили в открытом автомобиле, сопровождаемым двумя сотнями всадников из Кубанской дивизии в лихо заломленных папахах, с развевающимися красными башлыками…
… Говорят, что большевики, бывшие большими любителями по части театральных эффектов, или, как ныне модно говорить, «инсталляций», посадили Романа Федоровича в звериную клетку, установили ее на открытую платформу и таким образом доставили его в Новониколаевск. Вовсе не из-за того, что они испытывали какое-то уважение к воинским доблестям барона, а для пущего театрального эффекта они оставили Унгерну и генеральские погоны, и Георгиевский крест, чтобы, по выражению H.H. Князева, «преподнести почтеннейшей публике заключенного в клетку «человека-зверя» в самом лучшем его оформлении»…
(Отметим, что рассказ о клетке для Унгерна, содержащийся в книге H.H. Князева «Легендарный барон», также приводится и в записках В. И. Шайдицкого «На службе Отечества». Другие известные нам источники о «клетке для барона Унгерна» не упоминают. Однако, учитывая любовь большевиков к устроению различных «красных карнавалов», «мистерий-буфф» и прочих «игрищ бесовских», подобной «инсценировки» перевозки пленного белого генерала нельзя исключать. Для сравнения посмотрим, как было «оформлено» сожжение тела генерала Корнилова большевиками, захватившими весной 1918 года станицу Елизаветинскую. Вот как, со слов очевидца, описано это событие в газете «Уральская жизнь» от 26 июня 1919 года, выходившей в Екатеринбурге: «2 и 3 апреля, после отхода корниловской армии из-под Екатеринодара, большевики, прибыв в станицу Елизаветинскую, убедились воочию, что Корнилов похоронен в местной церковной ограде… Торжеству большевиков не было конца, и сейчас же было решено отправить тело… в Екатеринодар для обозрения «революционным народом.
… 3 апреля по Красной улице двигалось шествие, своим видом отодвинувшее нашу жизнь на несколько сот лет назад, в Средние века… Окруженные всадниками в красных костюмах с густо вымазанными сажей лицами, с метлами в руках медленно двигались дроги. На них покрытый рогожей лежал в нижнем белье труп генерала Корнилова, как громко возвещали народу прыгавшие вокруг дикари. Запряженной в дроги лошади вплетены были в гриву красные ленты; а к хвосту прикреплены генеральские эполеты. Вокруг телеги толпа баб, разукрашенных красными лентами, с метлами, кочергами и лопатами, дальше — мужчины с гармошками и балалайками… Все это пело, играло, свистело, грызло семечки и улюлюкало. Процессия медленно двигалась по улице; желающие… плевали и глумились над трупом, предвкушая удовольствие от картины сожжения трупа. Наконец, труп подвезли к вокзалу Черноморской ж.д.; толпа волнуется, все хотят посмотреть, как будут сжигать на костре генерала. Бабы с детьми пробираются вперед, труп снимают с повозки и кладут на штабель дров, облитых керосином… Через несколько времени толпа начинает расходиться от удушливого дыма; более любопытные остаются у костра». Добавим только, что именно против такой толпы барон Унгерн и воевал вполне адекватно — средневековыми же методами.)