Башня. Новый ковчег 1
Шрифт:
– Ы-ы-ы, – просипел Лазарь, сдавленно булькнул и выплюнул прямо на Кира сгусток мокроты.
– Фу, – Кир развёл в стороны руки, хотел выругаться, но Лазарь, вдруг прекратив кашлять, бесчувственным кульком повалился вперёд, уткнувшись лицом в серый кафель.
– Лёха! Лёха! Сюда!
Кир не помнил, как выскочил из туалета, вопя и размахивая руками. Ему всё чудилось, что где-то за спиной хрипит Лазарь.
***
– Ох ты боже ж мой, – охал Колобок, пока они с Лёхой волокли тяжёлое негнущееся тело Лазаря до медпункта. – Что ж это
Кир держал Лазаря за плечи, и, хоть ему и приходилось тяжелее, чем Лёхе, он всё же был рад, что ему не нужно было касаться руками голых лазаревских ног, да лицезреть сморщенные лазаревские причиндалы. Лёха тоже старательно отводил взгляд, чертыхаясь сквозь зубы и запинаясь всякий раз, когда идущий сзади Колобок наступал ему на пятки.
В медпункте они уложили Лазаря на койку, которую указала медсестра.
– Штаны бы хоть на него надели, – лицо медсестры брезгливо скривилось.
– Сами надевайте, – буркнул Кир. – Чего мы нанимались что ли.
– Ирочка, да ты послушай его, послушай. Жив он, жив? – Колобок суетился рядом, то и дело всплёскивая маленькими ручками.
Медсестра взяла руку Лазаря, нащупала пульс.
– Кажется, есть, – и повернувшись к бригадиру, спросила. – Звонить что ли в интенсивку?
Во взгляде медсестры мелькнуло что-то такое, что Киру не понравилось. Да и с чего ей спрашивать у Колобка разрешения? Он за медицину не отвечает.
– Погоди, погоди, Ирочка, – забормотал он. – Сейчас… может ещё очнётся.
Он повернулся к парням, посмотрел на одного, потом на другого.
– Ну, давайте говорите, принимали чего?
Кирилл быстро переглянулся с Лёхой.
– Вы чего, Евгений Геннадьевич. Чего мы принимали? Ничего мы не принимали, – Кир постарался вложить в свой голос больше возмущения. Не хватало ещё, чтобы их заподозрили в приёме наркоты на рабочем месте. Тут одним штрафом точно не отделаешься.
– Ты подожди, подожди, – бригадир приблизился к нему, внимательно посмотрел снизу вверх, сказал вкрадчиво. – Не торопись, парень. Скажи, как на духу. Не бойся. Жрали свой чёртов холодок или нет?
– Нет!
Они с Лёхой выпалили это почти одновременно. Колобок опять открыл было рот, но тут тело лежащего на койке Лазаря выгнулось дугой, и Лазарь зашелся в кашле, брызгая слюной в разные стороны.
– Я звоню в интенсивку, Евгений Геннадьевич, – крикнула медсестра, метнувшись к телефону.
– А! – Колобок в сердцах махнул рукой, и, кажется, в первый раз на памяти Кира забористо выругался.
Глава 4. Павел
К грузовому лифту на двадцать шестом этаже Павел Григорьевич Савельев подошёл к самому концу погрузочных работ. Почти все ящики и коробки, которые должны были отправиться наверх, уже были занесены в лифт, но у дверей и в самом лифте ещё суетились люди, что-то расставляя, что-то закрепляя. Бригадой грузчиков руководил человек, уже немолодой, но крепкий, с лицом, острым и резким, словно резчик вырезал его из грубого неподатливого камня и, вырезая, торопился, оставляя некрасивые глубокие следы-прорези. Человек отдавал приказания негромким, но властным голосом,
Павел остановился чуть поодаль, давая людям спокойно закончить начатое. За спиной тихонько бубнил Костя, охранник. За те несколько лет, что Костя был в его охране, Павел уже привык и к вечному Костиному бубнежу, и к недовольной физиономии – это стало привычным фоном.
– Не понимаю я вас, Павел Григорьевич, хоть убей – не понимаю. И что вам за охота со всем этим барахлом ездить, да ещё и ждать по часу, когда этот чёртов лифт отправится. Что бы не вызвать, как все нормальные люди, пассажирский лифт, чай, вы не голь перекатная…
Павел, конечно, был не «голь перекатная», как никак глава сектора систем жизнеобеспечения, член Совета Двенадцати, один из тех, на ком всё в Башне и держалось, а всё равно не мог, как другие чиновники, пользоваться пассажирскими лифтами, которые давно уже были закрыты для прочих смертных – не мог, словно блок какой стоял.
– …а всё ваша дурацкая принципиальность…
Ну вот, Костя как раз и подобрал верные слова его «блоку». Павел усмехнулся.
Грузчики закончили работу, и их начальник наконец-то обернулся. Увидел Павла Григорьевича, махнул рукой, как давнему знакомому. Хотя он им и был… давним знакомым.
– Утречко доброе, Павел Григорьевич, – человек шагнул Павлу навстречу. Обменялся крепким рукопожатием.
– Здравствуй, Роман.
Когда-то Роман Бахтин, так звали этого человека, работал у Павла в охране, по сути, занимал то же место, что Костя сейчас, разве что был ему чуть ближе, так уж сложилось. Они оба были обязаны друг другу. Бахтин ему – своей жизнью, да и Павел в общем-то тоже… жизнью.
– Ну что? Как сам, Роман?
– Живой. Вашими стараниями.
Ну и слава Богу, что живой. И слава Богу…
Павел заметил, как Костя, охранник, бросил недовольный и оценивающий взгляд на Бахтина. Словно ревновал. Бахтин это тоже понял. Усмехнулся едва заметно, чуть наклонил голову.
– Ну давай, Костя, пойдём, – Павел Григорьевич кивнул охраннику.
– Домой сейчас?
Домом Костя называл его кабинет, что был на самом верху.
– Не совсем, – Павел чуть улыбнулся. – К Литвинову заглянем по дороге. Надо бы Бориса Андреевича навестить слегка.
***
– Проходи, Паша, проходи. Присаживайся.
Павел Григорьевич прошёл в кабинет, отодвинул тяжёлое кресло, сел.
Хороший всё-таки у Борьки кабинет, выдержан в лучших традициях большого начальника, какого-нибудь партийного функционера из старых фильмов, от которых веяло древней, ушедшей под воду эпохой. В какой-то мере кабинет Бориса был уникальным, больше в Башне ни у кого такого не было. Массивный, добротный стол, удобные кресла, не холодный бесчувственный пластик – мягкая, чуть прохладная кожа, деревянные, отполированные временем подлокотники. Вдоль стен шкафы, громоздкие, скрипучие, древние. За мутным стеклом поблёскивают золочёнными корешками книги. С потолка свисает тяжёлая люстра. Под ногами мягкий ковёр.