Башня. Новый Ковчег 2
Шрифт:
Для его деятельной натуры не было ничего хуже этого бессмысленного, тоскливого высиживания в четырёх стенах, этой оторванности от людей, от дела. Жизнь проходила где-то там, вверху или внизу — неважно. Люди в Башне жили, а он сидел, как крыса в норе. Боясь даже высунуть нос наружу. От таких мыслей Борис иногда рычал, на стены бросался от тоски, мерял ненавистную комнату, ставшую ему камерой, тяжёлыми шагами. Едва удерживая себя от желания разнести все её нехитрое убранство в щепы. Дешёвую пластиковую мебель, неудобную и безликую. Обшарпанные стены, небрежно выкрашенные унылой серой краской. Господи, как же он всё это
И вот теперь, судьба снова вспомнила про него. Вытащила, извлекла на свет, как извлекают из старых сундуков пыльную старомодную одежду, встряхнула и бросила в самую гущу событий.
Страшная, нервная ночь уже почти отступила, и теперь Борис мог спокойно всё обдумать, переварить. Начиная с того момента, когда в его комнату ворвались двое пацанов и девчонка. Борис вспомнил, как они пытались его убедить — торопливая речь девочки и яростный вызов в горящих ненавистью глазах мальчишки, похожего на взъерошенного бойцовского петушка. Молокосос, но при этом каков наглец. Борис едва не расхохотался. Вот, значит, ты каков — Кирилл Шорохов. И надо же, при каких обстоятельствах довелось встретиться.
«Как причудливо тасуется колода», — пронеслась у него в голове цитата из какой-то старой книги.
После ареста и когда шло следствие, Борис отчаянно пытался понять, где он прокололся. И хотя знал о сбежавшем с карантина пацане, всё равно никак не связывал его со своим провалом, и под конец своих мучительных раздумий решил, что сдал его всё же Кравец — это вполне укладывалось в логику событий. Правду он узнал уже здесь, от Анны.
— Борь, вот ответить мне, как в тебе всё умещается? И геройство, и подлость? А? С одной стороны, вот эта больница — это ты, и люди на карантине, из которого они не вышли бы живыми — это тоже ты. И Ника. Господи, как подумаю, что ты и меня во всё это втянул!
Анна на него очень злилась. Наверно, ни одна из их встреч в этой каморке не обходилась без того, чтобы Анна его всем этим не ткнула.
— Да брось, — вяло отбрыкивался он. — Уж Нике я бы точно ничего не сделал.
— А остальным?
Тут у Бориса не было ответа. Вернее, был, но Анне он бы точно не понравился.
— И, если б не Кирилл… Господи, а ведь это я тебе про него рассказала, сама. Сейчас даже подумать страшно, что бы было, если бы твои люди его схватили. Если б он не добрался до Павла…
— Неужели добрался?
— Ну, как видишь…
Борис видел.
Судьба, спутавшая все карты в его игре, явилась к нему в виде мальчишки, который был или невероятным гением или потрясающим везунчиком. Скорее второе, конечно, потому что чем, если не везением можно было объяснить, что пацан, удравший с карантина, оказался не где-нибудь, а в больнице Анны, и там встретился не с кем-нибудь, а с Никой, и каким-то образом добрался до Савельева, минуя все препоны. А ведь у Бориса всё было просчитано чётко. Его интрига бы удалась, в этом Борис ни минуты не сомневался. И кто же знал, что этот худенький, немного нервный, очень дерзкий паренёк, с длинными, как у девки, ресницами, из низов, из чёртовых теплиц, куда отправляют самых никчемных и тупых, сломает великолепно продуманную и выверенную комбинацию Бориса.
«А
— Боря?
Литвинов резко обернулся. Павел приподнял голову и смотрел на него мутными от наркоза глазами.
Борис бросился к койке.
— Боря, Боря, кто ж ещё, — проворчал он, укладывая Павла обратно на подушку. — Лежи ты, чёрт везучий. Очухался, ну и слава богу.
— Боря, откуда… ты же... — Павел говорил хрипло, с видимым трудом, не сводя с Бориса удивлённого взгляда.
— Что я? Мёртв? А вот хренушки, Паша. Не дождёшься. Думал, что отправил меня на тот свет, хренов вершитель судеб? Ну уж нет, Пашенька, я ещё потрепыхаюсь. Да и ты тоже. Но об этом потом… Сейчас это не главное. Да лежи ты! Ты как? Помнишь хоть, что произошло?
— Помню, — Павел облизал пересохшие губы. — Охранники, там, на Северной станции. Стреляли… Где мы?
— В больнице у Анны мы. Ты, Паша, в некотором роде, у меня в гостях. Да, вот тут я теперь и живу. Добро пожаловать. — Борис картинно развёл руками. Не смог удержаться от ёрничанья, но лишь потому, что испытывал какую-то безумную, шальную детскую радость. От того, что снова рядом с другом, говорит с ним, от того, что нужен ему. — Не дёргайся, Паша. Здесь у Анны тайник, я тут месяц уже живу, ни одна живая душа не прознала. Вот мы и тебя решили здесь на всякий случай спрятать.
— У Анны? — глаза Павла заметались по комнате.
— Ну да, у Анны. Куда ж мы без неё. Без неё мы, Паша, никуда. Как тогда, в детстве, так и теперь. Она, правда, ещё не в курсе, какое счастье ей привалило. Но это ничего, прорвёмся… Да куда ты опять дёргаешься? Тебе покой нужен. Я тут полночи корячился, тебя наверх поднимая, тяжёлый ты, чёрт, закабанел совсем. Потом еле врача нашли, чтобы пулю вытащить, да заштопать твою шкуру. Так что, имей в виду, я тебе не дам себя угробить. У меня руки от носилок до сих пор болят, я ведь не мальчик уже, спасателем вкалывать. Так что изволь лежать и выздоравливать. Понял меня?
— Понял, — Павел покорно откинулся на подушки, и Борис отметил, что его взгляд стал постепенно прояснятся, отходя от наркотического тумана. — Рассказывай. По порядку.
В спокойном голосе Павла явственно прозвучали начальственные нотки, и Бориса это слегка позабавило.
— Покомандуй ещё тут, ты, чай, не в Совете своем, — буркнул он. — Ты мне лучше скажи, кретин ты этакий, чего это тебя одного на заброшенную станцию понесло? Не, ну то, что ты дурак и мотаешься по всей Башне, нос везде суёшь, это я, положим, и так знал. Но чтоб в ночи в одиночку бежать на какую-то заброшку? Совсем чокнулся? А почему сразу не в притон какой-нибудь? К местной гопоте, а, Паш?