Башня. Новый Ковчег 5

Букреева Евгения

На шестьдесят пятом, где жили его родители, сосед — не из их жилого отсека, а через коридор — бил свою жену. Избивал методично и рутинно, два раза в неделю, следуя какому-то своему, одному ему ведомому расписанию. Она никогда не кричала, по крайней мере, в голос, скулила только или негромко охала, когда мужнин кулак обрушивался в лицо, а потом, когда приходила к его маме за чем-нибудь, на её полных веснушчатых руках, выглядывающих из коротких рукавов халата, можно было рассмотреть багрово-синюшные кровоподтёки. Однажды Сашкин отец, пришедший домой со смены, голодный и злой, не выдержал — с ноги выбил соседскую дверь и следующим ударом отбросил того мужика к стенке. Сашке было лет семь, он только-только

приехал из интерната на выходные, не успел даже отдать маме сумку с грязным бельём, когда это случилось. Соседи высыпали в коридор, заслышав матерную брань отца, мама выскочила следом, и он вместе с ней. Сосед сидел, прислонившись к стене, уставившись на отца удивлённо-детским взглядом, неловко почёсывая правой рукой затылок, а его жена, растрёпанная, с распухшими окровавленными губами, в разорванном на груди халате, стояла перед ним на коленях и тоскливо приговаривала: Андрюшенька, милый, Андрюшенька. А потом вдруг повернулась к отцу, обожгла его ненавистью, медленно поднялась с колен и пошла на него — страшная, седая, — пошла молча, не сводя мутных с кровавыми прожилками глаз. И отец попятился, выплюнул в лицо соседке «дура», а потом, уже дома, долго ругал всех баб скопом, заливаясь самогоном.

Не было никакой метаморфозы. Не случилось. Не произошло — и Сашка это видел. Ни с той женщиной, ни с Марковой. Это была такая жизнь, уродливая, не подвластная никаким законам и объяснениям, жизнь, в которой палач и жертва даже не меняются местами, нет — а являются одним целым. Безобразное, нездоровое существо, отвратительный Левиафан, сжирающий радость и любые человеческие чувства.

Как только Сашка это понял, ему стало — нет, не легче, но как-то понятнее что ли. И даже паталогическая любовь (если это вообще можно было назвать любовью) Марковой к сыну, бледному болезненному мальчику лет десяти, вполне встроилась в этот уродливый каркас.

Сын Марковой, Сашкин тёзка… вот ещё одна сторона новой Сашкиной жизни, к которой приходилось привыкать. Мальчик почти безвылазно, всю вторую половину дня (с утра он к всеобщему счастью всех сотрудников находился в интернате) торчал в кабинете Ирины Андреевны — разве что на время совещаний Маркова, унизительно сюсюкая, просила Шурочку выйти и посидеть у «тёти Алины», и Шурочка, капризно хныкая, соглашался после долгих уговоров. Алина каждый раз вздрагивала, когда Маркова сдавала ей своего сыночка, и Сашка её прекрасно понимал. Его и самого било крупной дрожью, когда приходилось «сидеть с Шурочкой», а сидеть приходилось часто — видимо, по мнению Марковой это было неотъемлемой частью Сашкиного обучения.

У сына Марковой была одна страсть — мухи. Где он их находил в Башне, бог его знает, может быть, разводил специально, но его карманы были набиты коробочками, в которых бились и жужжали бедные твари. Оставшись с Алиной или Сашкой наедине, Шурочка выуживал очередную коробку, извлекал из неё мух по одной и сосредоточенно отрывал крылышки, ножки, хоботок…

— Меня сейчас стошнит, — часто шептала Сашке Алина. — Не могу видеть этого упырёныша.

Сашка, испытывавший похожие чувства, только молча кивал. А что им ещё оставалось делать…

— Если всё понятно — идите. Я вас больше не задерживаю. Чего застыли?

Алина резко развернулась, но уйти не успела, остановленная очередным приказом Марковой.

— Погодите-ка, милочка. Ещё надо сделать кое-что, — Маркова порылась на столе, нашла нужную папку и протянула её Алине. — Оформите три спецпропуска для Министерства логистики, Нечаев лично просил… хотя…

Взгляд мутных глаз оторвался от Алины и, не меняя выражения, переполз на Сашку.

— Алекс, сделай ты. Подготовь служебную записку и сходи в отдел пропусков, к Носовой, пусть оформит. Потом отправь готовые пропуска

с курьером к Нечаеву и можешь быть на сегодня свободен, у меня встреча с Мельниковым, там ты не нужен.

Сашка кивнул и поднялся со стула. Посмотрел на Алину, та ободряюще улыбнулась ему одними глазами.

— Вы всё поняли? Алина, проконтролируйте. И да, на подготовку плана у вас осталось уже три минуты. Иди, Алекс, — последние слова она бросила, уже не глядя на них, уткнувшись в стоящий перед ней компьютер.

Каждый раз, когда Маркова произносила «Алекс», Сашка ловил себя на мысли, что ему хочется обернуться, посмотреть на этого самого Алекса, но потом он вспоминал, что Алекс — это же он и есть. Ненавистное имя, которым наградила его Анжелика, никак не хотело приживаться. Вся внутренняя Сашкина сущность отвергала его, брезгливо отворачивалась, как сам Сашка отворачивался от Шурочки, сосредоточенно отрывающего крылышки мухам.

Он покинул кабинет следом за Алиной. Та быстро села за стол, пробурчав под нос едва слышно «три минуты… вот, сука», пробежала пальцами по клавиатуре, и тут же стоящий на соседнем столике принтер, заурчав, стал выплёвывать листы пластика с отпечатанным на них текстом, надо полагать, тем самым планом мероприятий.

— Иди, я покажу, — проговорила Алина, бросив на Сашку сочувственный взгляд.

Между ними с самого начала установилось что-то похожее на дружеское понимание, Алина чувствовала в Сашке такую же жертву обстоятельств, как и она сама, и всегда пыталась помочь.

Сашка приблизился к её столу.

— Смотри. Вот здесь шаблоны служебных записок, в этой папке — на заказ спецпропусков. Вбиваешь сюда имя и фамилию, а в это поле — отметки о месте проживания и работы и допуск. Потом отправляешь на печать и подписываешь у главы сектора… то есть у министра, разумеется. Всё просто, — она улыбнулась. — Справишься?

— Конечно. Спасибо, — Сашка кивнул.

— А лучше, давай-ка я сама, так быстрее. Мадам сегодня не в духе. Впрочем, мадам всегда не в духе. Продиктуй мне только данные, пожалуйста.

Алина быстро вбила фамилии, которые Сашка послушно зачитал вслух, отправила файл на печать, подскочила к принтеру, собрала ворох готовых бумаг и скрылась в кабинете начальницы.

Сашка остался в приёмной, вертя в руках полученную папку, в которой был листок с данными и три фотографии. Ну, что ж, слава богу, всё складывается хорошо. Экзекуция на сегодня закончена. Сейчас он сбегает в отдел пропусков, выполнит это поручение и пойдёт к Нике. А потом его ждёт Вера — вчера на рауте ему всё же удалось перед уходом перекинуться с ней парой слов, и они условились, что после того, как Сашка поговорит с Никой, они встретятся в квартире Ледовских и обсудят план дальнейших действий. Хотя, какой там план, что они могут сделать? Это не тетрадку из квартиры Рябининых похищать, тут другое.

Алина выпорхнула из кабинета, вручила Сашке подписанную служебку.

— Знаешь, где Носова сидит? — уточнила она.

Сашка кивнул.

Спустя каких-то полчаса, выполнив всё, что от него требовалось, Сашка покинул административный сектор и отправился к Нике, испытывая непонятное волнение. Он не видел её очень давно, кажется, с того идиотского дня, когда они похищали дневник отца старого генерала. С тех пор случилось много всего, словно Сашка прожил целую жизнь, хотя на самом деле, минуло каких-то дней десять. Но эти десять дней умудрились вместить в себя столько событий, сколько не каждому выпадает на долю: переворот, тюрьма, раненый Кир, который, как выяснилось, умер в больнице, несмотря на все их усилия. Потом была эта идиотская история с вновь обретённой высокородной мамашей, сделавшая из Сашки чуть ли не наследного принца, которому теперь по статусу полагалась настоящая принцесса. Ника.