Бастард де Молеон
Шрифт:
При слове «госпожа» сердце Аженора учащенно забилось.
– Добрый человек, ты прав, а мы нет! – воскликнул он. – Ты, наверное, послан ко мне Марией Падильей?
– Вы скоро это узнаете, если вы на самом деле дон Аженор де Молеон, – ответил упрямый кастилец.
– Поехали! – вскричал молодой человек, сгорая от нетерпения. – Вон там, видишь, башни замка, поехали скорей! Ты будешь доволен, добрый человек… Вперед, Мюзарон, вперед!
– Пожалуйста, позвольте мне ехать впереди, – попросил Жильдаз.
– Изволь, только тони, гони быстрей.
И
XXXI. Два письма
Когда Аженор въезжал в усадьбу де Лаваля, кастилец, который не упускал из виду ни одного его жеста и слова, услышал, как привратник крикнул:
– Добро пожаловать, господин де Молеон!
Эти слова и укоризненные взгляды, которые изредка бросал на него Мюзарон, вполне убедили гонца.
– Могу ли я поговорить наедине с вашей милостью? – обратился он к молодому человеку.
– Вам подойдет этот засаженный деревьями двор? – спросил Аженор.
– Вполне, сеньор.
– Вы знаете, – продолжал Аженор, – я Мюзарону доверяю, для меня он больше друг, чем слуга, ну а ваш спутник…
– Взгляните на него, сеньор. Этого юного мавра месяца два тому назад я подобрал на дороге, что ведет из Бургоса в Сорию. Он умирал от голода, до крови был избит людьми Мотриля и самим Мотрилем, который грозился прирезать его лишь потому, что сердце этого несчастного ребенка тянулось к вере Христовой. Вот почему я нашел его бледным и залитым кровью. Я привез его к моей матери, которую, наверное, знает ваша милость, – с улыбкой продолжал кастилец, – мы перевязали его раны, накормили. С тех пор он как пес предан мне до смерти. Поэтому, когда две недели тому назад моя знаменитая госпожа, донья Мария…
Кастилец понизил голос.
– Донья Мария! – прошептал Молеон.
– Да, сеньор… Когда моя знаменитая госпожа донья Мария призвала меня, чтобы доверить важную и опасную миссию, она сказала: «Жильдаз, седлай коня и поезжай во Францию, возьми с собой много золота и добрый меч. Ты отыщешь на парижской дороге одного господина – моя госпожа описала мне вашу внешность, – который наверняка направляется ко двору великого короля Карла Мудрого. Возьми с собой верного спутника, ибо миссия твоя, повторяю, будет полна опасностей».
Я тут же подумал о Хафизе и сказал ему: «Хафиз, седлай коня и бери свой кинжал». – «Слушаюсь, господин, – ответил он, – позвольте только мне сходить в мечеть». Ведь у нас, испанцев, вам это хорошо известно, сеньор, – вздохнув, продолжал Жильдаз, – сегодня есть храмы для христиан и мечети для неверных, как будто у Бога два дома. Я позволил мальчику сбегать в мечеть, сам заседлал коней, шелковой веревкой, как вы видите, привязал к седлу кинжал, и мы отправились в дорогу. Донья Мария написала вам письмо, которое со мной.
Жильдаз приподнял кольчугу, расстегнул куртку и приказал Хафизу:
– Дай кинжал!
Во время рассказа Жильдаза смуглолицый, ясноглазый Хафиз, который держал себя с невозмутимым спокойствием, хранил молчание, застыл как статуя.
Он и глазом не моргнул,
Когда Жильдаз попросил у него кинжал, он медленно протянул руку, вынул оружие из ножен и подал своему господину.
Жильдаз разрезал подкладку куртки и достал шелковый мешочек с письмом.
Молеон призвал на помощь Мюзарона.
Тот был готов к тому, чтобы стать главной фигурой в развязке этой сцены. Он взял мешочек, вскрыл его и принялся читать Молеону послание, тогда как Жильдаз с Хафизом почтительно держались в стороне.
«Сеньор дон Аженор, – писала Мария Падилья, – меня крепко стерегут, за мной шпионят, мне угрожают; но известной Вам особе гораздо хуже, чем мне. Я Вам очень признательна, но особа, ради которой я Вам пишу, любит Вас сильнее, чем я. Мы подумали, что Вам, когда теперь Вы находитесь на земле Франции, будет приятно обладать тем, о чем Вы так сожалеете.
Через месяц после получения сего сообщения Вы должны быть на границе, в Риансересе. Точную дату Вашего приезда в Риансерес я, конечно, узнаю от верного гонца, которого посылаю к Вам. Ждите там, ждите терпеливо, никому не говорите ни слова; в один из вечеров Вы увидите, как к Вам приближается быстрый мул, который и доставит Вам предмет всех Ваших желаний.
Но, сеньор Молеон, Вы должны бежать, должны отказаться от военного ремесла, чтобы никогда больше не появляться в Кастилии; в этом Вы должны поклясться честью христианина и рыцаря. И тогда, получив богатое приданое, которое принесет Вам Ваша жена, наслаждаясь ее любовью и красотой, берегите, как неусыпный страж, Ваше сокровище и благословляйте иногда донью Марию Падалью, бедную, очень несчастную женщину, которая этим письмом прощается с Вами».
Молеона захватили чувства умиления, радости, восторга. Он бросился к Мюзарону и, выхватив у него из рук письмо, пылко прижал его к губам.
– Подойди ко мне, – сказал он Жильдазу, – дай мне обнять тебя, ведь ты, наверное, касался одежд той, кто стала моим ангелом-хранителем.
И он порывисто обнял Жильдаза.
Хафиз стоял как вкопанный, не упуская ни одной подробности этой сцены.
– Передай донье Марии!.. – воскликнул Молеон.
– Тише, сеньор! – перебил его Жильдаз. – Не произносите ее имя так громко.
– Ты прав, – понизив голос, сказал Аженор, – передай донье Марии, что через две недели…
– Нет, сеньор, меня не касаются тайны моей госпожи, – возразил он. – Я курьер, а не доверенное лицо.
– Ты образец верности, благородной преданности, Жильдаз, и, как бы я ни был беден, ты получишь от меня горсть флоринов.
– Нет, сеньор, мне ничего не надо… моя госпожа платит мне очень хорошо.
– Тогда я дам их твоему пажу, твоему верному мавру… Глаза Хафиза расширились, и, предвкушая золото, он весь затрясся.