Бастард де Молеон
Шрифт:
Мавр взвыл от ужаса.
– Знай же, – воскликнула она, – клянусь тебе Богом арабов, от которого отрекаюсь, клянусь Богом христиан, который станет моим Богом, что, если с этим юношей случится беда, я убью себя!
– Аисса! Умоляю тебя, остановись! – вскричал мавр. – Я с ума схожу!
– Тогда брось кинжал, – приказала девушка. Мавр подчинился.
– Прикажи слугам уйти.
Мотриль махнул рукой, и слуги удалились. Потом, устремив на молодого человека взгляд, томный от нежности и пылкий от желания, она тихо сказала:
– Подойди
– Разве ты не пойдешь со мной? – спросил Молеон.
– Нет, он предпочтет убить меня, нежели потерять. Я остаюсь, чтобы спасти нас.
– Но будешь ли ты меня любить? – спросил Молеон.
– Видишь вон ту звезду? – спросила Аисса, показывая молодому человеку самую яркую из звезд, горевших на небосводе.
– Да, вижу! – воскликнул Аженор.
– Так вот! Раньше она погаснет в небе, чем любовь угаснет в моем сердце. Прощай!
И, приподняв забрало шлема своего возлюбленного, она запечатлела на его устах долгий поцелуй; мавр же стоял в стороне и кусал от бессильной злости руки.
– Теперь, ступай, – сказала Аисса рыцарю, – но будь готов ко всему. Стоя у лестницы, которую Аженор снова приставил к стене, Аисса улыбалась, глядя на Молеона; рукой она останавливала Мотриля, подобно тому, как укротители тигров одним, жестом заставляют улечься зверя, который, казалось, был готов растерзать их.
– Прощай! – воскликнул Аженор. – Помни о своем обещании.
– До свидания! – ответила прекрасная мавританка. – Я не нарушу его.
Аженор послал девушке последний воздушный поцелуй и скрылся по ту сторону стены.
Мавр проводил рычанием ускользнувшую добычу.
– Теперь не старайся доказывать мне, что ты следишь за каждым моим шагом, – обратилась Лисса к Мотрилю, – не заставляй меня подозревать, что обращаешься со мной как с рабыней, ведь тебе известно, что у меня есть средство стать свободной. Ладно, уже поздно, отец, пошли домой.
Мотриль пропустил ее вперед, и она, спокойная, задумчивая, пошла по аллее к дому. Он поднял свой острый кинжал и, проведя ладонью по лбу, прошептал:
– Дитя! Через несколько месяцев, может, даже дней, ты уже не укротишь Мотриля так просто.
В тот миг, когда девушка уже вступила одной ногой на порог, Мотриль услышал за спиной чьи-то шаги.
– Ступайте скорее, Аисса, – сказал он. – Это король.
Девушка вошла в дом и неторопливо, словно она не слышала этих слов, закрыла за собой дверь. Мотриль видел, как она скрылась в доме; через несколько секунд к нему подошел король.
– Ну что ж, друг Мотриль, с победой! – воскликнул король. – Да, мы победили. Но почему ты ушел в тот момент, когда совет начал обсуждать наши дела?
– Я подумал, что жалкому рабу-мавру не место среди столь могущественных христианских вельмож, – ответил он.
– Ты лжешь, Мотриль, – сказал дон Педро, – ты волновался за свою
– Полно, сеньор! – возразил Мотриль, улыбаясь тому, что короля дона Педро так сильно волнует Аисса. – Клянусь честью, может показаться, что вы думаете об этом больше меня.
И оба вошли в дом, хотя дон Педро все-таки с любопытством бросил взгляд на окно, за которым вырисовывалась тень женщины.
Часть вторая
I. Глава, где мы убеждаемся, что мессир Дюгеклен – славный полководец, но и не менее славный знаток счета
Граф Энрике де Трастамаре и его спутник Аженор направлялись в Бордо, где их ждали события, о которых мы уже рассказывали, а Дюгеклен, коего Карл Пятый облачил неограниченными полномочиями, собрал главных командиров наемных отрядов и объяснял им свой план кампании.
Эти жестокие воины, вынужденные, подобно хищным птицам или волкам, каждый день проявлять осторожность, хитрость и дерзость, которые простых смертных возвышают, а людей одаренных делают гениальными, обладали большим, нежели вы думаете, пониманием стратегии и воинским искусством.
Поэтому они прекрасно разобрались в тех предложениях, которые бретонский герой вынес на их суд; совокупность их складывалась из боевых действий, которые всегда можно было легко прекратить, и отдельных операций, вытекающих из обстоятельств. Однако все эти воинственные замыслы упирались в единственный, неопровержимый довод: нужны деньги.
Будет справедливо сказать, что довод этот не вызвал возражений; требование денег было выдохнуто как бы единой глоткой.
– Верно, – ответил Дюгеклен, – и я уже подумал об этом.
Командиры одобрительно закивали головой в знак того, что они благодарны за подобную предусмотрительность.
– Но, – прибавил Дюгеклен, – деньги вы получите после первого сражения.
– До него еще дожить надо, – возразил рыцарь Смельчак, – и хоть немного заплатить нашим солдатам.
– Иначе, – подхватил Каверлэ, – нам придется по-прежнему драть шкуру с французского крестьянина. Но их вопли – вечно эти чертовы мужланы орут! – будут терзать слух нашего прославленного коннетабля. Кстати, как можно быть честным командиром, если тебе приходится грабить, словно последнему солдату?
– Исключительно правильно, – согласился Дюгеклен.
– А я добавлю, – начал Клод Живодер, другой плут, вполне свой в компании подобных волков (он слыл менее жестоким, чем Каверлэ, но был вероломнее и жаднее), – добавлю, говорю я вам, что мы теперь союзники его величества короля Франции, так как идем мстить за смерть его сестры, и мы будем недостойны этой чести – а для простых наемников вроде нас сия честь бесценна, – если не перестанем хоть на какое-то время разорять народ нашего царственного союзника.