Бастард де Молеон
Шрифт:
Урбан, чувствуя, что орда бандитов накатывается словно наводнение, собрал свою армию численностью в две-три тысячи человек, но, зная цену главному своему оружию, приготовился обрушить на головы наемников решающий удар ключами святого Петра.
Суть его мысли сводилась к тому, что бандиты, испугавшись папской анафемы, явятся к нему просить прощения и предложат, во искупление грехов своих, предпринять новый крестовый поход, полагая, что, благодаря их численности и силе, они извлекут выгоду из своей унизительной покорности папе.
Папа видел, с какой сильно удивившей его поспешностью
– Неужели это вы, мессир Бертран Дюгеклен? – воскликнул папа. – Значит, вы в этой армии, которая внезапно сваливается на нас, а мы даже не знаем, откуда и зачем она идет?
– Увы, святейший отец, увы! Я даже командую ею, – ответил коннетабль, преклоняя колено.
– Тогда я могу вздохнуть спокойно, – сказал папа.
– О, и я тоже, – прибавил Анджело и как бы в подтверждение глубоко и радостно вздохнул всей грудью.
– Почему вы можете вздохнуть спокойно, святейший отец? – спросил Бертран.
И он вздохнул печально и тягостно, словно ему передалась подавленность папы.
– Так почему же вы можете вздохнуть спокойно? – переспросил Дюгеклен.
– Да потому я дышу свободно, что мне известны намерения наемников.
– Не понимаю, – удивился Бертран.
– Ведь армией командуете вы, коннетабль, человек, уважающий церковь.
– Да, святейший отец, я уважаю церковь, – подтвердил коннетабль.
– Вот и прекрасно, дражайший сын мой, добро пожаловать с миром. Но скажите все-таки, чего хочет от меня эта армия?
– Прежде всего, – начал Бертран, избегая ответа на вопрос и откладывая, насколько возможно, объяснение, – прежде всего ваше святейшество с удовольствием узнает – у меня нет в этом сомнений, – что речь идет о жестокой войне против неверных.
Урбан Пятый бросил на брата взгляд, означающий: «Вот видишь! Я не ошибался!»
Потом, довольный новым доказательством той непогрешимости, которую он сам себе придал, папа повернулся к коннетаблю.
– Против неверных, сын мой? – с умилением спросил он.
– Да, святейший отец.
– И против кого именно, сын мой?
– Против испанских мавров.
– Благотворная мысль, коннетабль, она достойна христианского героя, ибо я полагаю, что принадлежит она вам.
– Мне и славному королю Карлу Пятому, святейший отец, – ответил Бертран.
– Вы поделитесь славой, а Бог сумеет воздать и голове, которая эту мысль породила, и длани, которая воплотила ее в жизнь. Так ваша цель…
– Наша цель, – и дай Бог, чтоб она была исполнена! – наша цель в том, чтобы истребить неверных, святейший отец, и да воссияет над их жалкими останками слава католической веры!
– Сын мой, обнимите меня, – сказал Урбан Пятый, растроганный до глубины души и восхищенный неустрашимостью коннетабля, который отдавал свой меч на службу церкви.
Бертран посчитал себя недостойным столь великой чести и удовольствовался тем, что поцеловал его святейшеству руку.
– Но, – продолжал коннетабль после короткой паузы, – вам известно,
– В то время я был прав, сын мой, и даже думаю, что тогда и вы были со мной согласны.
– Ваше святейшество всегда правы, – ответил Бертран, пропустив это замечание мимо ушей, – но все-таки они отлучены, и я не скрою от вас, святейший отец, что это угнетающе действует на людей, которые идут сражаться за христианскую веру.
– Сын мой, – сказал Урбан, медленно осушая бокал, наполненный золотистым монтепульчиано, [121] которое он любил больше всех остальных вин, даже тех, что рождались на холмах по берегам прекрасной реки, омывающей стены папской столицы, [122] – сын мой, церковь, как я ее понимаю – это вам хорошо известно, – терпима и милосердна; будь милосерден ко всякому греху, особливо когда грешник искренне раскаивается и если вы, один из столпов веры, поручитесь, что они вернутся к благоверию…
121
Монтепульчиано – общее название группы сортов вин, произаоди-мых в Центральной и Южной Италии; название получили от города Монтепульчиано в Тоскане.
122
То есть Роны.
– О да, конечно, святейший отец!
– Тогда, – продолжал Урбан, – я сниму анафему и соглашусь, чтобы они испытывали лишь малую толику тяжести гнева моего, который, как вы сами видите, сын мой, исполнен снисхождения, – с улыбкой закончил папа.
Бертран сдержал себя, полагая, что его святейшество заблуждается все глубже.
Урбан по-прежнему говорил преисполненным кротостью голосом, хотя в нем все-таки звучала та твердость, что надлежит являть человеку, дарующему прощение, который, прощая, не забывает о серьезности оскорбления.
– Вы понимаете, дражайший сын мой, что люди эти скопили богатства неправедные, а как глаголет «Екклесиаст»: [123] «Onte malum in pravo fenore».
– Я не знаю древнееврейского языка, святейший отец, – смиренно признался Бертран.
– Посему я и говорил с вами на простой латыни, сын мой, – с улыбкой сказал Урбан Пятый. – Но я запамятовал, что воины не бенедиктинские монахи. Поэтому вот перевод слов, мною сказанных, которые, как вы убедитесь, чудесно подходят к создавшемуся положению: «Все зло в богатстве, неправедно нажитом».
123
Имеется в виду библейская Книга Екклесиаста, или Проповедника, приписываемая царю израильскому Соломону. По-видимому, Дюма приводит выдержку не совсем точно. В русском переводе нитруемый стих гласит: «И кто любит богатство, тому нет пользы от того».