Бастард: Сын короля Ричарда
Шрифт:
Дни шли своим чередом, зима сменилась ранней сицилийской весной — влажной, холодной до звонкости, готовящейся стать жаркой до упоения. Сквозь бурые остатки прошлогоднего убранства пробивалась молодая трава, деревья, облитые тонким и трепетным кружевом обновляющейся листвы, дрожали в потоках бриза. Море, укатывающее прибрежную гальку, как столетия прежде, казалось то по-матерински ласковым, то по-отцовски грозным. Море манило, корнуоллцу, любившему звуки прибоя, казалось, что обвевающий его ветер зовет и указует. Сицилийский бриз был значительно теплей, чем английский, и ловящему его лицом рыцарю казалось, что ветер этот приходит прямо из Палестины.
В конце февраля по велению короля было снаряжены и отправлены в Неаполь три галеры и несколько боевых судов сопровождения. Серпиана ходила любоваться новым убранством королевской пурпурной барки. Дик не пошел, лишь потихоньку усмехнулся — знать, Танкред все-таки выплатил часть суммы, раз его величество взялся так широко тратить. Галера была украшена новым ярким бархатом, вышивальщицы успели к сроку закончить новый флаг с изображением английских геральдических львов, и корабль блистал роскошью. Барку предстояло везти из Неаполя Альенор Аквитанскую и Беренгеру Наваррскую, а также сопровождавшего их Филиппа, графа Фландрского, со свитой. Корпуоллец не сомневался, что не меньше невесты Ричард ждет ее приданое. Вдовая королева Англии, зная пристрастия сына, уж наверняка, выбрала ему богатую невесту…
Но мать и невеста — это мать и невеста, а переговоры с Танкредом — это возможность уцепиться за денежный мешок и, тайком взвесив, прикинуть, нельзя ли его еще немного потрясти. Потому Ричард оставил в Мессине часть своих сановников, обязал их вместо себя готовить встречу и для того пожестче трясти мессинцев — и собрался в Катанию. Дик не сомневался, что получит приказ следовать за государем, единственное, из-за чего он колебался, — Серпиана: переговоры двух драчунов могли вылиться в выяснение отношений на оружии.
— Ну и что? — вскинулась девушка. — Я умею драться!
Корнуоллец снисходительно покивал головой:
— Возможно, родная. Но умение хорошо стрелять из лука — это еще не свидетельство хорошего владения мечом.
— Хочешь проверить? — Она вытянулась, как борзая, делающая стойку.
— Нет, не хочу.
— Я хочу. Возьми и ударь.
— Я верю, что ты гибкая и подвижная. Но это не так важно в бою, пойми, родная. Умение и опыт — важнее.
— Возьми меч и ударь, — холодно потребовала она. Он слегка нахмурился и поднял ладонь. Выражение его лица стало твердым и ясно сказало Серпиане: "Все, пошутили — и хватит". Лицо воина и мужчины, от которого ничего не добьешься силой. Осознав это за считанные мгновения, девушка тут же переключилась на совершенно другую манеру общения — на ласку, противостоять которой мужчине в сто раз труднее:
— Ну я прошу тебя. Пожалуйста.
Молодой рыцарь слегка пожал плечами и, все-таки не вынимая меча, попытался шлепнуть ее ладонью по заду.
Гибкое стремительное движение чуть вбок, взмах рук, от которого в лицо Дику пахнул легкий ветерок, девушка немного откинулась назад. Плеснули волосы, почему-то распущенные, хотя мгновение назад они еще были в узле, перед глазами кориуоллца вдруг зарябило, а когда через ничтожную долю секунды рябь исчезла, почти у самого горла молодого мужчины блеснул клинок. Надо отдать должное девушке:
Но Дик был воином, и инстинкты, воспитанные годами тренировок и боев, никуда не делись. Он отшатнулся, выхватил меч — едва успел парировать выпад и оказался вынужден уворачиваться. Серпиана ударила вдогонку — точно ударила; будь это все всерьез, кончик меча попал бы под грудину. Корнуоллец поставил блок, и под клинком девушки, показавшимся ему совсем узким, едва удержал его. Конечно, из скользящего блока следовало атаковать, но укол, если бы прошел защиту, стал смертоносным, и потому корнуоллец сделал это вполсилы. Она легко отбила его атаку.
И в самом деле гибкая, и в самом деле очень быстрая, девушка-змея обладала стремительной реакцией, грацией и чувством равновесия танцовщицы. От иных ее ударов, наносимых из необычного положения или вовсе из-под руки, молодой рыцарь защищался с трудом. Нередко ему приходилось прыгать и вертеться, и следовало признать: искусством держать соперника в нервном напряжении красавица владеет в полной мере.
Потом она отскочила и подняла меч, давая понять, что закончила. Он устало поводил плечами — она, даже не запыхавшаяся, весело улыбалась. Дик огляделся, пытаясь понять, видел ли кто-нибудь из посторонних этот поединок. Кажется, никто… Закуток заднего дворика был пуст.
— Ты неплохо держался, — сообщила она. — Даже очень неплохо.
— Спасибо. Ты слишком добра.
— Нет, я серьезно, — видимо, его иронии она не услышала, упоенная своим триумфом. — Тебе просто немного не хватает техники. — Под его любопытствующим, оценивающим взглядом она поежилась и замолчала.
— Пожалуй, — согласился он.
— Так ты меня возьмешь?
Корнуоллец покачал головой.
— Но почему?
— Солнышко, в поединке ты хороша, но знаешь, чем поединок отличается от сражения?
— Масштабами.
— А для каждого отдельного человека?
— Ну… — Она поколебалась. — Ну, наверное, тем, что противник не один. Что их может быть и больше.
— Нет. — Молодой рыцарь улыбнулся. — Вот чем.
Его рывок она заметила поздно, попыталась увернуться и потеряла равновесие. Он вышиб из ее руки меч — просто ладонью — и повалили девушку на землю. Когда Серпиана о казалась на земле, она принялась отбиваться уже совершенно по-женски — размахивала руками, пиналась, даже укусила его в щеку, когда он попытался ее поцеловать. Оскалившись как можно страшнее, Дик воспользовался приемом опытного насильника и локтем прижал к земле ее рассыпавшиеся волосы. Нежно поцеловал в губы, слегка распухшие и мягкие, и отпустил. Освободившаяся девушка откатилась в сторону, вскочила, встрепанная и помятая, принялась оправлять одежду. Он же нагнулся и поднял ее меч.
Клинок был узкий, но полоса металла, пошедшая на него, была довольно толстой, и в разрезе, должно быть, оружие походило на ромб — что ж, чем прочнее оно будет. Вдоль лезвия тянулся глубокий дол, облегчавший меч до предела, так что даже в женской руке он, довольно длинный, порхал, как птица. Гарду неведомый мастер выполнил в виде двух сплетенных хвостами змей, повернутых головами в разные стороны. Навершие, оно же противовес, демонстрировало тщательно отделанную — все зубы видно, все складки и чешуйки — широко разинутую змеиную пасть с огромным, с вишню, искристым камнем в ней. Металл казался необычно серым, на гладком лезвии чуть более светлые, чем основной оттенок, тонкие полосы сплетались, образовывая некое подобие узора змеиной чешуи.