Бастард
Шрифт:
— Узнаю Арманьяка! — В комнату энергично вошел барон Робер де Бальзамон. — Только очнулся — и сразу за еду.
— Ну да, мы, Арманьяки, такие. Робер, что с моим эскудеро? — Я налил вина во второй бокал и дал в руки сенешалю.
— А что с ним станется? — Барон, особо не чинясь, с хрустом отодрал у гуся оставшуюся ногу и отсалютовал ею мне. — У скоттов головы крепкие, как булыжник. Мэтр Паре пришил ему кожу на лбу — и все. Правда, он долго не решался это сделать. Говорил, что вы, Жан, будете гневаться.
— Я беспокоился,
— Даже отлично. Только что его навешал. Съел каплуна, полкруга сыра, миску зимних груш и теперь заглядывается на служанку. Мэтр Паре говорит, что жара нет, и он к вечеру сможет уже вставать. — Барон вцепился желтоватыми, но крепкими зубами в гусиную ногу и вскоре отбросил голую кость на поднос.
— Ну так давайте за это и выпьем, Робер. — Я стукнул бокалом об его бокал. — Да, совсем выпустил из головы. Что с бароном д’Айю?
— Жан… — Сенешаль, усмехнувшись, посмотрел на меня, — вы не представляете, какой фурор произвели. Д’Айю — лучший в стиле «Эспада и дага» из всех, кого я знаю и видел. А видел я, поверьте, многих знатных бойцов. Барон даже равен мэтру Понсу; во всяком случае, не уступает ему уж точно.
— Он жив?
— Пока да. Мы было уже думали, что он отдаст богу душу, но ночь он, не иначе с божьего произволения, пережил, так что некоторые шансы на выздоровление есть. — Сенешаль перекрестился и огорченно посмотрел на меня. — Я не одобряю этот поединок между вами. Шарль — благородный кабальеро, правда, излишне вспыльчивый…
— Видит бог, Робер, я этого не хотел. Причину надумал, без каких-либо оснований, он сам. И она не стоит выеденного яйца.
— Я догадываюсь… — Сенешаль опять наполнил бокалы. — Во всяком случае, все уже произошло, и жалеть не о чем. Пейте вино, вы потеряли много крови, а оно само как кровь. Это тоже из моих виноградников.
— Отличная лоза, барон. Я, пожалуй, прикуплю у вас его в дорогу, — отсалютовал ему бокалом. — Но как я оказался здесь? Почему не у себя в покоях?
— О-о-о!.. — воскликнул сенешаль. — Вы счастливчик, Жан. Вашим здоровьем озаботилась лично ее высочество Мадлен…
— Ну вот! — В комнату вломилась целая толпа женщин во главе с самой вдовствующей принцессой Вианской, Беарнской и Андоррской. — Стоит только мне немного отвлечься, а больной уже нарушает предписанный режим! Кто приказал подать виконту эту тяжелую для него еду?
Мадлен спрашивала, строго смотря на сенешаля.
— Ваше высочество! — Де Бальзамон склонился в поклоне. — Это я. Справедливо полагая, что виконт проснется совершенно голодным, я взял на себя такую смелость. Нет ничего лучше доброго куска жареного мяса и кубка красного вина для восполнения сил.
— Это на ваш мужской взгляд. — Мадлен сменила гнев на милость. — Я не гневаюсь, Робер. Но сейчас покиньте нас, виконта необходимо перевязать.
— Я удаляюсь, ваше высочество. — Барон откланялся и, подмигнув мне, исчез из комнаты.
Женщины развили бешеную деятельность. Для начала на мои чресла накинули покрывало, по-пуритански прикрыв их. Затем справа объявилась та самая девушка, которую я увидел первой после моего пробуждения, и она опять принялась обмахивать меня веером. Слева уселась дама постарше с глубокой миской, исходящей парком, и принялась потчевать меня бульончиком с ложечки. Вкусным, надо отметить, наваристым и с незнакомыми мне специями, придающими особую пикантность.
Еще одна дама — в строгом черном платье и глухом чепце, с явно арабскими чертами лица, — поставив на табуретку таз с горячей водой, принялась осторожно разматывать бинты на моей ноге.
Мадлен осуществляла общее руководство, величественно восседая в венецианском кресле.
— Осторожнее, осторожнее… Сначала отмочите присохшие бинты… — скомандовала она и величаво повернула голову ко мне. — Я гневаюсь, виконт!
— Чем же я вызвал вашу немилость, ваше королевское высочество?
— Вы знаете чем! — Мадлен сделала строгое лицо. — Зачем вы дрались на поединке?
— Увы, ваше королевское высочество, мужчинам иногда приходится делать кучу совершенно глупых вещей.
— Несомненно; но все же какова причина поединка?
Ага… не знает она… все прекрасно знает и понимает. Два бабуина за самку подрались.
Состроил виноватое лицо и смиренно заявил:
— Да мерились пис… в общем, поспорили по поводу стихотворного размера одного рондо.
— Ну и у кого оказалась больше… рондо? — Мадлен внешне сохранила серьезность, но в глазах плясал табун чертенят.
— У меня, ваше королевское высочество, — состроил скорбную мину, — очень об этом сожалею. Но как себя чувствует барон д’Айю? Он доблестно сражался, и я победил всего лишь по воле случая.
— Мэтр Паре предлагал его избавить от лишних мук. — Мадлен небрежно пожала плечиками. — Но, к счастью, Медина взялась его лечить и утверждает, что шансы на выздоровление есть.
— Все в руках Господа, клинок миновал печень, — подтвердила арабка и осторожно сняла последний слой бинтов, — но рана ужасна. Эти фламберги нужно запретить — как оружие, созданное по наущению дьявола.
Пропустив мимо ушей эту тираду, сам подумал — очень хорошо, что она не европейка. Вселяет надежду на выздоровление. Лучше бы, конечно, была еврейкой, но сойдет и сарацинской нации. Это в принципе одно и то же. Что те, что эти — на голову, если не больше, опережают европейцев в искусстве врачевания.
— Ну что там у нас, Медина? — Принцесса встала с кресла и склонилась надо мной.
О-о… как все-таки божественно она пахнет… куда там всяким Жиданши и Деарам…
Стараясь не смотреть на грудь регины, выпирающую из лифа, скосил глаза на ногу и увидел, что рана немного кровоточит, но в общем выглядит сравнительно нормально. Главное, не опухшая и не воспаленная.