Батыево нашествие. Повесть о погибели Русской Земли
Шрифт:
– Отогнали наши ратники мунгалов, – сказала в ответ Васса и перекрестилась. – Все обошлось, слава Богу! Одно плохо – много наших воинов полегло.
– Где тятенька? – вновь спросила Пребрана слабым голосом.
– При деле батюшка твой, – усмехнулась Васса. – Стоит в дозоре на западной крепостной стене. До полуночи ему там стоять придется.
Пребрана устало закрыла глаза, ощутив слабое головокружение, ее мысли опять обратились к Милославе. Что с ней? Жива ли она?..
Два светильника на высоких подставках из витых бронзовых
В четыре небольших окна сквозь зеленоватое богемское стекло пробивались последние отблески заката.
Старая княгиня Агриппина Ростиславна восседала в кресле с подлокотниками. На ней были длинные траурные одежды, голова ее была покрыта темным платком, сколотым под подбородком серебряной брошью.
Перед княгиней стоял гридень Терех Левша, комкая в руках шапку с лисьей опушкой. Гридень только что вернулся с вылазки, предпринятой рязанцами с целью уничтожить метательные машины татар.
– До камнеметов-то отряд наш добрался, матушка-княгиня, – усталым голосом молвил Терех, – но запалить огнем эти чертовы орудия мы не успели. Мунгалов из стана набежало просто тьма! Пришлось отбиваться от нехристей и отходить обратно к городскому валу. Много у нас погибло в этой неравной сече бояр, гридней и разного прочего люда… – Терех тяжело вздохнул. – Гридничий Супрун Савелич пал в сече. Боярин Громыхай Иванович и сын его Ратибор головы сложили. Погиб тысяцкий Яволод. Юрия Игоревича дружинники чуть живого из сечи вынесли, восемь стрел в него вонзилось. Лекари говорят, что князь и до утра не доживет с такими ранами, – чуть слышно добавил Терех, глядя в пол.
Бледное лицо старой княгини слегка дрогнуло, в уголках ее губ залегли скорбные морщинки.
– Кто же теперь войско возглавит? – тихо и печально спросила Агриппина Ростиславна. – На кого нам всем уповать?
– Купцы и бояре поставили тысяцким боярина Твердислава, – сказал Терех. – Твердислав тоже на вылазку ходил и выказал немало храбрости. Он же и выводил уцелевших ратников обратно к рязанским валам. Во главе старшей дружины мужи градские поставили Оверьяна Веринеича.
– Ладно, Терех, – после долгой тягостной паузы промолвила Агриппина Ростиславна. – Ступай.
Гридень поклонился и скрылся за низкой дверью.
Княгиня долго сидела в неподвижности, устремив взор на покачивающееся дверное кольцо.
Страшная действительность давила на Агриппину Ростиславну, лишая ее сна и покоя. Ей казалось, что самое страшное она уже пережила, потеряв троих внуков, но, похоже, злой рок уготовил Агриппине Ростиславне еще более тяжелое испытание – стать очевидицей разорения Рязани татарами. Собственная судьба мало заботила эту стойкую женщину. Ее ужасала возможность гибели многих тысяч рязанцев, в том числе женщин и детей. Это казалось ей высшей несправедливостью. Все ее существо добродетельной христианки противилось такому печальному исходу. В то же время Агриппина Ростиславна с тяжкой горечью сознавала свое полное бессилие перед суровой неизбежностью.
«Где же ты, сын мой? Где же ты, Ингварь Игоревич? – мысленно терзалась Агриппина Ростиславна. – Почто не спешишь на выручку своего стольного града? Где ты, храброе сердце, Роман Ингваревич? Иль не ведает твоя светлая головушка о наших бедствиях?.. Господь-Вседержитель, отврати же от Рязани злые полчища татарские! Иль даруй рязанцам удачу в битве! Пособи же, Отец Небесный, христианскому воинству!»
Гибель многих храбрых мужей во время неудачной вылазки ослабила и без того небольшое рязанское войско. Храбрейшие пали в неравной сече, и теперь на ночном военном совете вовсю звучали голоса слабовольных и малодушных. Хор этих голосов возглавляли мытник Сдила Нилыч и княжеский огнищанин Лихослав.
– Чего мы добились своей вылазкой? – нападал ретивый мытник на боярина Твердислава и сотника Лукояна. – Сколь доблестных воев положили! Где теперь Яволод? Где гридничий Супрун? Где Громыхай Иванович?.. Молчите. А я молчать не стану! Ежели прежде во время приступов татарских ратники наши могли сменять друг друга в сече, то теперь сие невозможно. В сотнях осталось по тридцать-сорок человек, и те еле на ногах держатся от усталости и ран.
– Какую еще задумку нам предложишь, удалец? – вторил мытнику Лихослав, обращаясь к сотнику Лукояну с язвинкой в голосе. – В какую новую напасть вовлечешь нас горемычных? Может, прямо на Батыев стан двинем в ночь-полночь, а?
– О вылазках теперь надо забыть, – промолвил купец Данила Олексич, соглашаясь с мытником и огнищанином. – Опытных воинов совсем мало осталось. Со стариками да юнцами нам против мунгалов не выстоять!
– Брешь в восточной стене удалось заложить бревнами и камнями, – сказал боярин Любомир Захарич, в тереме которого проходил совет. – Тын позади вала возведен, как запасной рубеж. Что еще можно сделать? Давайте думать, воеводы, а не собачиться друг с другом. Мертвых все едино не воскресить, оборону же и дальше держать нужно.
Сказанное Любомиром Захаричем немного сгладило царящее на совете гнетущее напряжение. Собравшиеся стали обсуждать, стоит ли оборонять Успенский и Плотницкий околотки, если татары все же прорвутся через вал и защитный частокол.
– Я полагаю, разумнее будет воинству нашему отступить к женскому монастырю и к Соколиной горе, ибо возвышенные места защищать легче, – промолвил Оверьян Веринеич.
– Ишь, что удумал! – рассердился Сдила Нилыч. – Твой дом на холме стоит и, значит, годится для обороны, а мой дом стоит в низине и посему обречен на разорение. Я с этим не согласен!
– Пойми, Сдила, коль ворвутся мунгалы в Рязань, то они рассыплются повсюду, как саранча! – пытался убеждать мытника Оверьян Веринеич. – Не одолеть нам множество нехристей на обширном пространстве с нашими малыми силами.
– Стало быть, надо кумекать, что необходимо еще сделать, дабы не допустить мунгалов в Рязань, – проговорил Данила Олексич. – А то что же получается? Я кладовые новые ныне построил, ворота дубовые поставил, ограду новую сделал – и все это за здорово живешь отдать на разор нехристям собачьим!