Батюшка сыскной воевода. Трилогия.
Шрифт:
– Доброго утречка, Никитушка! Заходи давай да к столу садись, вони уже и завтрак твой милицейский на сковороде шкварчит.
Я тоже поздоровался, вымыл руки, получил большую тарелку с яичницей и ветчиной, обильно посыпанной мелко нарезанным чесноком. Почему бабка именовала её «милицейской», доподлинно не знал никто. Подозреваю лишь, что после этого завтрака преступники от моего дыхания мёрли, как мухи…
– Лошадушку в окно видала, кобылка знатная… Видать, сумел ты старику Сидорову по душе прийтись.
– Я тут ни при чём. Встретил на кладбище вашего местного Деда Мороза, он там Настеньку
– Хитро… От ить каков похабник-то, и в могилу за собой девку тащит – и там, где спится, любая сгодится! – Яга присела напротив и, помаленьку отщипывая кусочки от пирога, впала в воспоминания: – А Мороза-то я давненько знаю… Добрый он, сердце большое имеет и сострадателен до людей хороших, да хоть бы и Настенек этих взять, что мачехи по зиме из дому гонят, другой бы…
– Бабуля, у вас это что, общегородская традиция? – перебил я. – Давайте вернёмся к ней попозже, а сейчас, пожалуйста, объясните, каким образом по всему двору разбросаны спящие стрельцы с казаками.
– Ах, энти… – равнодушно отмахнулась Яга. – Да тока ты ушёл, как нарочный от запорожцев явился, пана полковника искать. Митенька ему и объяснил всё толком.
– Митя? – не поверил я. – Поправьте меня, он хоть кому-то что-то объяснил толком?!
– Дык он сам же мне сказал потом… – заступилась моя домохозяйка. – А через полчасика на отделение запорожцы напали! Вот народ грубиянственный, орали, будто бы я ихнего атамана молоком отравленным извела! Ну вроде бы Митенька им так ответствовал. Клевещут на мальчонку…
– Угу… – без тени энтузиазма подтвердил я.
– Но, грех на душу не возьму, вели себя казаки тихо, ночь ведь, спят люди божьи… Из пистолей не палили, саблюками своими не звенели, через ворота перелезли да на наших стрельцов в кулачки пошли. Ну, Еремеев сопротивление оказал, и до того тесно во дворе стало, что я уж обеспокоилась… Ить побьют же друг дружку грешным делом. Митю в сени загнала да заклинание одно махонькое напитала…
– Для запорожцев?
– Для них, родимых…
– То есть стрельцов задело случайно?
– Да как же случайно, соколик?… Они ить кулачищами машут, по снегу один другого валяет, как я их разделить-то могла?! Вот всех целиком и накрыла! Но не случайственно, а со смыслом…
– Полковника надо было разбудить.
– Ага, как же! – посокрушалась Яга. – Митенька об его спину едва коромысло не сломал – спит, не чует. Но ты на него не серчай, намаялся, сердешный, с молочка моего топлёного… Уж как несло его, как несло…
– Суду всё ясно, виноватых нет. – Я медленно отодвинул от себя опустевшую тарелку. – А что, наш общий знакомый за кубком не приходил?
– Не ведаю, Никитушка… – честно призналась бабка и взялась за чай. – Я ить, пока с суматохой энтой разбиралася, из терему вон выбегла. А кубок Васенька мой стеречь вызвался, видать, там с ним в обнимку и спит…
– Мяу-а-у-ой-ё… – жалобно раздалось с лестницы, ведущей на второй этаж. Наша эксперт-криминалист едва не выронила чашку. Со ступеньки на ступеньку, еле передвигая лапы и волоча хвост, ковылял кот Васька. Глаза кучно сошлись на переносице, на лбу шишка величиной с кедровую, да
– Ва-а-се-е-нька-а-а… – едва дыша, поднялась из-за стола Яга. – Да что ж с тобой за горе содеялось, что за беда приключилась, что за несчастье обрушилось? Охти ж мне, старой… Ведь своими руками кровиночку пушистую на задание простенькое отправила, ан вон оно как всё обернулося-а-а!
– Не волнуйтесь, бабуля. – Я с трудом уложил тяжеленного домашнего друга на широкую лавку, бегло осмотрел на предмет ран и переломов, поискал пульс на передней лапе и более-менее уверенно заявил: – По-моему, будет жить!
– Васенька-то? Вася – будет, Вася мой ещё много кого переживёт-расстарается! Я ить его, друга сердешного, с малых когтей вскормила-вспоила, всю душеньку в него вложила, всю старость на него угробила… Как же ему, родненькому, опосля такого ещё да не жить?! А вот тот злодей, что кота моего при исполнении так по котелку шандарахнул, – на энтом свете не жилец!
– При исполнении… – не сразу сообразил я. – Но там же кубок!
На второй этаж я влетел со всей скоростью, на какую только были способны мои ноги. Дверь в комнату – настежь, на полу осколки от расписного ночного горшка. Сколько раз говорил Яге, чтоб эту стыдобу под кровать не ставила, – бабка была неисправима. Улыбалась, виновато хихикая про себя, клялась, что больше не будет, но каждую ночь я обнаруживал позорный горшок на том же месте.
Кубка не было. Судя по грязным следам на полу, ночной грабитель валенок не снимал, а нашего кота просто оглоушил горшком по голове. При более детальном осмотре я обнаружил три золотых червонца, раскатившихся по углам, штопаную рукавицу с левой руки и замызганный листок с очередным доносом. Большего количества улик оставить просто невозможно, ну разве что паспорт. Похоже, гражданин Груздев окончательно потерял голову…
Кот Василий лежал в бабкиной комнате на коврике, весь в бинтах, мордой в сметане, пьяный до самого свинского состояния. Тайком от Яги я пронёс ему пузырёк с валерьянкой за счёт отделения, и он, похоже, употребил сверх меры. Нет, не буянил, посуды не бил, блатных песен не орал, просто откинулся в уголке и дрых без задних ног. Мы с Бабой Ягой сидели за чаем, Митька доедал свою кашу в сенях, через полчасика заклятие сна должно спасть с казаков и стрельцов Еремеева.
– Бабуль…
– Не надо, Никитушка.
– Да я о Филимоне Груздеве, арестуем мы его сегодня же и предъявим…
– Сам придёт.
– Как это? – не поверил я.
– С повинной, – ровно ответила Яга, и было в её спокойствии что-то настолько фатальное, что я бы не поставил за дьяка и ломаного гроша.
– Вы… заколдовали кубок!
– Вот за это тебя всегда и ценила – ум да смекалка в сыскном деле завсегда первыми будут. Заколдовала я его, успела, покуда стрельцы с запорожцами отношения на кулаках выясняли. Тот лиходей, кто кубок шпионский без спросу хоть пальцем тронет, тем же пальцем к нему и прилипнет! Да так, что хоть дери, хоть ори, а только словом моим и отделишься…