Байки кремлевского диггера
Шрифт:
– Ольк, я, конечно, не знаю, как должны выглядеть гэбэшные прослушивающие устройства. Но как мне ни жаль тебя разочаровывать, я уверена, что в любом случае – они не могут выглядеть такими огромными бандурами, которые надо ставить в сумке на пол! – рассмеялась я.
Но еще минут двадцать, которые мы продолжали разговаривать, мужчина за соседним столиком подозрительным образом ничего себе не заказывал. Оставаясь спиной к нему, я тем не менее узнавала обо всех его телодвижениях от Ольги, которая мельком за ним подглядывала, а потом, чтобы он не услышал, писала мне депеши на обрывках бумаги. Субботину было чрезвычайно трудно заподозрить в паранойе: даже в театральной тусовке она знаменита своей
Мы собирались уже уходить, но мне вдруг все-таки захотелось повеселиться.
– А давай мы, Субботина, сейчас с тобой проверим – паранойя у тебя или нет… – предложила я и, встав таким образом, чтобы нашему странному соседу были видны мои руки, начала планомерно, на мелкие кусочки рвать наши с Ольгой записки. А потом засунула все обрывки в пепельницу.
И как только мы отошли от столика метров на пятьдесят, мужик вскочил, бросился к нашему столику и принялся выуживать из грязной пепельницы все эти бумажки.
Бедная Ольга, вместе со всей ее витальной психикой, была в шоке. Я откачивала ее еще полвечера.
Едва выйдя на улицу, я немедленно позвонила одному своему кремлевскому приятелю, описала симптомы болезни и в недоумении спросила совета:
– Что это за бред?! Если кому-то действительно захотелось вдруг меня подслушивать, я не понимаю, зачем это делать настолько явно, чуть ли не демонстративно?!
– Дурочка! Не чуть ли не демонстративно, а именно демонстративно. Это типичный прием, когда тебя хотят напугать,– успокоил меня кремлевский чиновник.
Но в результате напугали-то не меня, а бедную Ольгу.
В самом гадком настроении мы отправились в гости к нашему однокласснику, актеру Артему Смоле – потому что Смола по остроумию и легкости даст фору даже своему духовному отцу – комику мистеру Бину, и уж точно должен был как ветром сдуть с нас тяжкие раздумья о судьбах нашей Родины.
Но когда мы вошли в квартиру, наш легкий и остроумный Смола бегал по кухне в тяжких клубах коноплевого дыма и в состоянии крайнего возбуждения кричал о необходимости немедленного введения в стране Currency board. Сидевший напротив него другой мой школьный друг – поэт и книжный критик из Независимой газеты – Ex Libris Александр Вознесенский – наоборот, мрачно догонялся пятой рюмкой чая и почему-то – очевидно, именно из-за разноскоростной направленности употребляемых духоподъемных средств – был категорически против этой самой board. Причем ни тот, ни другой, разумеется, вообще ни сном ни духом не понимали, что этот board такое и как на нем кататься.
До этой самой секунды в моей школьной компании только я считалась фриком, интересующимся политикой. Но в тот момент вся эта сугубо аполитичная братва, вместо того, чтобы пожалеть, накинулась на меня с неприятными анпиловскими лицами, требуя детального отчета за деятельность кабинета Примакова.
– Куда смотрит твой Ельцин?! – на каком-то трагикомическом серьезе возмущался новый народный трибун Артем. – Почему ты не скажешь своим кремлевским друзьям?!
На меня же вся эта гнуснейшая атмосфера в стране, в редакции, – а теперь еще и эта идиотская демонстрация в Делифрансе – навеяли такое ощущение безнадеги, что объяснять что-либо просто не было сил.
– Ну хорошо, вот ты – хотя бы фиганько на голову, и что бы в стране ни происходило, все равно здесь останешься и будешь писать о политике… Ну а нам-то, нормальным людям, что теперь делать?! – решили добить меня друзья.
И тут я не выдержала и в сердцах выпалила одноклассничкам совет, вынесенный в заголовок этой истории.
Эту эсхатологическую фразу Артем, Ольга и Саша еще долго потом с хохотом припоминали мне, после того как Примаков уже рассосался.
Фраза, не спорю, пораженческая – зато отлично характеризует состояние, в котором мы все тогда находились.
Глава 8
МОЙ ДРУГ ВОЛОДЯ ПУТИН
Как я уже честно признавалась (и как сложно было не заметить по предыдущим главам) моя персональная историческая память довольно привередлива. Но в данном случае ее внутренний ритм по случайности как раз совпал с ритмом внешней истории. Поэтому-то глава о Путине и стоит здесь: примерно в это время Владимира Владимировича Путина параллельно заметили и я, и Березовский, и Юмашев.
Мальчишка с понтами
Я считаю, что именно мне среди всех российских журналистов принадлежит право первооткрывателя Путина. В конце мая 97 года я приехала на Старую площадь познакомиться с только что назначенным руководителем Главного контрольного управления президента. Я как всегда опоздала, а когда вошла, в скучном сереньком кабинете, насквозь пропахшем тленом старых цековских документов, за длинным-предлинным столом уже сидели, явно скучая, несколько безликих журналистов. За ними во главе стола был едва заметен маленький скучный серенький человечек. Он почему-то нервно двигал скулами. Моим коллегам было на него явно наплевать, они уныло марали свои блокноты. Первую часть брифинга я даже не пыталась вслушиваться в смысл скучненьких дежурных вопросов и скучнейших на них ответцев, а лишь наблюдала за лицом этого маленького человечка, пытаясь разгадать причину подозрительного диссонанса: циклического нервного передергивания скул и желваков – на фоне бесцветного разговора. В нем явно происходила какая-то внутренняя работа – он то ли боялся какого-то неприятного вопроса, то ли, наоборот, напряженно ждал, чтобы кто-нибудь этот вопрос задал. При этом, впрочем, глаза его оставались не просто бесцветными и безучастными – они вообще отсутствовали. Было невозможно даже понять, куда именно он смотрит, взгляд его как бы растворялся в воздухе, размазывался по лицам окружающих. Этот человек внушал собеседникам ощущение, что его вообще нет, мастерски сливаясь с цветом собственного кабинета.
Мне казалось, что еще минуту, и загипнотизированные им гости из СМИ попадают со своих мест, как заснувшие мухи с потолка. Дело было в субботу, и это еще более усугубляло всеобщую томность. Так что вязкий поток идиотических вопросов о том, намерен ли новый чиновник работать хорошо, и каковы вообще творческие планы Главного контрольного управления, скоро иссяк сам собой.
Тут-то я и решила развлечься. Намеренно спокойным, повествовательным голосом, подражая всем предыдущим вопросам (чтобы не спугнуть человечка раньше времени), я начала спрашивать его о самой болезненной в то время для Кремля проблеме -Приморье. Причем под прикрытием заунывного тона формулировала я вопросы предельно жестко:
– Губернатор Наздратенко организовывает у себя в крае митинги с требованием отставки Ельцина. Тем временем кремлевская администрация даже после многочисленных проверок, выявивших грубейшие хозяйственные нарушения со стороны Наздратенко, предпочитает сохранять губернатору его пост. Означает ли это, что президентская администрация разделяет антипрезидентские установки приморского губернатора?
Тут я увидела, что попала в точку. Глаза Путина моментально оживились, и он, сначала медленно, будто выходя из анабиоза, а потом все более и более напористо стал раскручивать спираль заготовленных оправданий Кремля и угроз в адрес Наздратенко.