Байки кремлевского диггера
Шрифт:
Я четко поняла, что если не сделаю сейчас по бартеру того, о чем меня просит Шторх, то никакой информации от него сегодня вообще не получу.
Я взяла ручку и начала править текст выступления, внедряя туда через слово властные обороты типа Мы можем добиться этого!… И мы сделаем это!
Шторх был в восторге.
Когда через несколько дней мы с ним вместе сидели в его кремлевском кабинете перед телевизором и наблюдали процедуру утверждения Степашина премьером, Шторх, хитро улыбнувшись, сказал мне:
– А сейчас – слушай внимательно! Сюрприз!
И, как нетрудно
В июне 1999-го на саммите Большой семерки плюс Россия премьер Степашин, по сути, возглавлял российскую делегацию вместо Ельцина, который из-за ухудшения здоровья смог подъехать только на итоговую церемонию. И вроде бы на моих глазах главы ведущих держав мира обращались со Степашиным как с наиболее вероятным Ельцинским преемником. Все они наперебой спешили назначить ему двусторонние встречи с глазу на глаз. И вообще держались с ним почти как со взрослым. Чубайс в то время тоже уверял меня, что считает Степашина вполне реальным кандидатом в президенты. Но чего-то, едва уловимого, в степашинском характере все-таки не хватало. Может быть, как раз того, что я вписала Андрею Шторху в текст его речи.
А уж когда во время кельнского саммита я случайно познакомилась с женой Степашина, я окончательно поняла: ее мужу президентство не светит.
Дело было так. Во время зарубежных саммитов я уже давно изобрела прекрасное ноу-хау, позволявшее проходить всюду без всякой аккредитации. В любой европейской стране мне всегда достаточно было для этого произвести над собой предельно простую операцию: просто снять с себя бэджик с надписью ПРЕССА и с независимым видом идти туда, куда мне хотелось. И как только ты избавлялся от этого стадного ярлыка, охрана сразу же опознавала в тебе человека. Точно так же, как в одной фантастической повести: на космическом корабле, как только герой становился на четвереньки, специальные роботы сразу принимали его за животное, начинали кормить, но зато – отводили в клетку. А потом, как только он опять вставал на две ноги – роботы идентифицировали в нем человека и выпускали из клетки. Но зато прекращали кормить.
У охраны и пресс-служб срабатывала ровно та же логика. Ни одному сотруднику секьюрити ни в одной цивилизованной стране мира, где я побывала с обоими последними президентами, ни на одном саммите ни разу не пришло в голову преградить мне путь, если я заблаговременно прятала журналистский бэджик в сумку и шла сквозь заграждения с полной уверенностью, что мне туда – можно и нужно.
В Кельне, на спор, я блистательно продемонстрировала это свое know how корреспондентке Общей газеты Елене Дикун.
Когда жены президентов Большой семерки, а с ними и Тамара Степашина, отправились осматривать выставку архитектурных проектов, Дикун заныла:
– Ну как назло нам пулов на самое интересное мероприятие не дали! Меня в газете как раз попросили сделать материал о нашей новой первой леди…
– Спокуха, Ленка! Если хочешь, – мы туда запросто пройдем. Только отдай мне свой бэджик, расслабься
После моего минутного психотренинга Дикун, хотя и слегка побледневшая от ужаса, все-таки сделала, как я говорила, и мы, вместе с первыми леди Большой семерки – разумеется, беспрепятственно, без единого вопроса со стороны охраны – прошли на выставку.
Но лучше б мы туда не ходили…
В отличие от супруги Блэра, которая все время осмотра выставки профессионально улыбалась и перебросилась с нами парой ничего не значащих светских фраз, Тамара Владимировна Степашина, явно заскучавшая среди иностранок, заслышав родную русскую речь, просто набросилась на нас с откровениями:
– Ой, девочки, да что же это за выставка такая скучная – кошмар какой-то! – начала она жаловаться на тяготы обязательной протокольной программы.
В этот момент я с ужасом заметила боковым зрением супругу Шредера, с интересом застывшую прямо рядом с нами: я не могла точно припомнить, но мне все-таки мучительно казалось, что она когда-то учила русский язык. Я ярко представила себе, как ей приятно услышать от русской гостьи такие отзывы.
Я шепнула это на ухо Дикун, и мы дипломатично постарались побыстрее увести госпожу Степашину подальше от любопытных немецких ушей.
Но на этом откровения супруги ельцинского преемника не закончились.
Когда совестливая Дикун попыталась перевести разговор в более безопасное светское русло и спросила Тамару Владимировну, как ей понравился номер в гостинице, в которой она здесь с мужем остановилась, Степашина возопила:
– Номер?! Да разве это номер?!
Мы с Дикун в недоумении переглянулись.
– Что, не понравился? – осторожно переспросила я, уже оглядываясь через плечо, нет ли опять Шредерихи на подходе.
– Я могу вам сказать: видали мы номера и получше!
– заявила мне Степашина. – Ничего особенного! Так себе!
Дикун, чтобы не прыснуть от хохота прямо посреди зала с первыми леди, стала задом ретироваться к выходу. Но у Степашиной еще явно оставалось много чего недосказанного.
– Куда же вы, девчонки? Вы сами-то откуда? Местные? – дружелюбно поинтересовалась она у нас.
Я решила не расстраивать добрую женщину и мягко ушла от ответа, возразив лишь, что мы тоже приехали из Москвы.
Но уже распрощавшись, госпожа Степашина все-таки решила, что продемонстрировала нам еще не все высоты международного этикета. И когда к ней подошли устроители мероприятия, чтобы пригласить вместе со всеми остальными первыми леди Большой семерки за накрытый стол перекусить, жена российского премьера гордо ответила:
– Нет-нет, спасибо, я не голодна.
– Вот, Дикун, – заметь, ты сама этого хотела… – напомнила я коллеге, когда мы уже выбрались из музея и она еле дышала от хохота.
Обсудив непростую ситуацию, мы решили, что с нашей стороны будет высшим проявлением патриотизма не писать в репортажах с кельнского саммита про новую российскую первую леди ни слова.