Базар житейской суеты. Часть 4
Шрифт:
Лишь-только окончился трауръ по кончин мистриссъ Седли, и лишь-только мистеръ Джой вздумалъ пощеголять въ столиц своими блистательными жилетами, пріобртенными въ Соутамптон, какъ вдругъ сдлалось очевиднымъ для всхъ обитателей новаго дома, что почтенный старичокъ, мистеръ Седли, намренъ въ скоромъ времени отправиться вслдъ за своей супругой въ горнюю страну.
— Здоровье моего отца не позволяетъ мн давать большихъ вечеровъ и обдовъ въ ныншній сезонъ, торжественно замчалъ мистеръ Джой въ своемъ клуб, но если вы, другъ мой Чотни, завернете ко мн въ половин седьмаго, я буду очень радъ раздлить съ вами скромную хлбъ-соль. Вы найдете за моимъ столомъ двухъ или трехъ пріятелей, съ которыми авось не будетъ
Такимъ-образомъ, сановникъ Индіи и столичные его пріятели обдали и пили втихомолку свой кларетъ. Между-тмъ, какъ песочные часы жизни бжали впередъ въ стклянк престарлаго джентльмена, обитавшаго наверху. Дюжій лакей въ бархатныхъ туфляхъ подавалъ вино дорогимъ гостямъ, и они спокойно усаживались за вистъ посл обда. Майоръ Доббинъ принималъ довольно дятельное участіе въ этой невинной забав, и случалось повременамъ, что мистриссъ Осборнъ тоже присоединялась къ этой компаніи, когда паціентъ ея, уложенный спать, вдавался въ тотъ полусонный бредъ, который обыкновенно снисходитъ на старческую подушку.
Впродолженіе болзни, старикъ находилъ въ своей дочери единственную покровительницу и утшительнщу. Изъ ея только рукъ принималъ онъ свои бульйонъ и микстуру. Ухаживанье за отцомъ сдлалось теперь почти единствелнымъ занятіемъ мистриссъ Эмми. Ея постель была поставлена подл самой двери въ коинату больнаго, и при малйшемъ оттуда шорох или движеніи, она готова была предложить свои услуги. Должно впрочемъ отдать справедливость страждущему старцу; часто по пробужденіи лежалъ онъ по цлымъ часамъ съ открытыми глазами, не смя пошевельнуться, чтобъ не безпокоить своей доброй и бдительной няньки.
Быть-можетъ, мистеръ Седли любилъ теперь свою дочь гораздо нжне, чмъ въ былыя времена. Исполняя свои великодушныя обязанности при болзненномъ одр, Амелія выставляла себя въ самомъ привлекательномъ свт. «Она прокрадывается въ его комнату, какъ солнечный лучъ», думалъ мистеръ Доббинъ, наблюдая, какъ Амелія на цыпочкахъ и притаивъ дыханіе, входитъ въ отцовскую спальню, причемъ дйствительно лицо ея лучезарилось выраженіемъ необыкновенной нжности и добродушія. Кто изъ насъ не замчалъ этихъ очаровательныхъ проблесковъ любви и состраданія, когда женщина стоитъ задумавшись надъ колыбелью своего младенца, или заботливо ухаживаетъ при постели больнаго?
Вражда, затаенная въ сердц старика, исчезала сама-собою, и онъ умирился совершеннйшимъ образомъ. Тронутый безчисленными доказательствами любви и великодушія, мистеръ Седли, отживая свои послдніе дни, забылъ вс т мнимыя оскорбленія и неправды, которыя онъ и его жена думали видть въ своей дочери. Объ этихъ оскорбленіяхъ и неправдахъ старики бывало разсуждали между собою по цлымъ часамъ. Оказывалось по ихъ соображеніямъ, чтоАмелія жила исключительно для сына, не обращая ни малйшаго вниманія на своихъ несчастныхъ родителей, подверженныхъ старческимъ недугамъ. Вся она принадлежала этому избалованному Джорджу, и чуть съ тоски не пропала, когда взяли мальчика на Россель-Скверъ. На что это похоже?.. Но теперь мистеръ Седли забылъ вс эти обвиненія, и приближаясь къ смерти, оцнилъ вполн нравственныя совершенства этого существа, готоваго на всякія самоотверженія.
Однажды вечеромъ, когда мистриссъ Эмми прокралась въ его комнату, старикъ, сидвшій на своей постели, вздохнулъ изъ глубины души, и приготовился, повидимому, къ своему послдыему признанію.
— О, Эмми, другъ мой Эмми! сказалъ онъ, положивъ свою слабую и холодную руку на ея плечо, я размышлялъ все это время, какъ мы несправедливы были къ теб.
Дочь стала на колни при постели умирающаго, и сложила руки на молитву. Молился и отецъ среди торжественнаго безмолвія и тишины… Да ниспошлетъ Богъ каждому изъ насъ такую же утшительницу или подругу въ послдній часъ нашей жизни.
Быть-можетъ въ эти торжественныя минуты, передъ умственнымъ взоромъ мистера Седли, проносилась вся его жизвь съ ея безконечной борьбой, съ ея блистательными успхами въ начал, и безнадежными стремленіями въ конц. Онъ думалъ, конечно, о своемъ безпомощномъ состояніи, о несбывшихся надеждахъ и мечтахъ, о томъ, что, отправляясь въ вчность, не оставляетъ посл себя никакого состоянія, и что ему нтъ надобности длать особеннаго завщанія на дловой бумаг. Жалкая жизнь, безплодная жизнь!
Позвольте, однакожь, лучше ли умирать въ эпоху процвтанія и славы, или въ годину нищеты и душевныхъ огорченій? Это, въ нкоторомъ смысл, вопросъ, требующій особеннаго размышленія, но во всякомъ случа, странный характеръ должны получить наши чувства, когда, приближаясь къ порогу вчности, мы принуждены будемъ сказать, «съ завтрашнимъ днемъ, успхъ и неудача, торжество и паденіе будутъ для меня совершенно безразличны. Взойдетъ солнце, и миріады живыхъ существъ обратятся къ своимъ обычнымъ дламъ, но меня уже не будетъ больше на Базар Житейской Суеты».
Наступило утро новаго дня, небосклонъ озарился блистательными лучами солнца; человческій родъ обратился къ своимъ обычнымъ удовольствіямъ и дламъ, но уже — за исключеніемъ старика Джозефа Седли, которому не было больше надобности вооружаться противъ новыхъ ударовъ судьбы, проектировать, хитрить и строить воздушные замки. Ему оставалось только совершить путешествіе на бромптонское кладбище и успокоиться подл костей своей истлвшей супруги.
Майоръ Доббинъ, Джой и мастеръ Джорджъ послдовали за его останками въ траурной карет, обитой чернымъ сукномъ. Джой нарочно пріхалъ для этой цли изъ Ричмонда, куда онъ удалился немедленно посл плачевнаго событія. Ему, разумется, нельзя было оставаться въ своемъ дом при… при этихъ обстоятельствахъ, вы понимаете. Но мистриссъ Эмми осталась, и безмолвно принялась за исполненіе своего послдняго долга. Она была печальна и грустна, но не лежало злой тоски на ея душ. Съ кроткимъ и смиреннымъ сердцемъ молилась Амелія, чтобъ Господь Богъ ниспослалъ для нея самой такую же тихую и безболзненную кончину; съ благоговйнымъ умиленіемъ она припоминала послднія слова своего родителя, проникнутыя врой и надеждой на безконечную благость Творца.
Вообразите себя совершеннйшимъ счастливцемъ въ этомъ подлунномъ мір. Наступаетъ послдній вашъ часъ, и вы говорите:
«Богатъ я и славенъ, благодареніе Богу! Всю жизнь свою принадлежалъ я къ лучшимъ обществамъ. Я служилъ съ честью своему отечеству, засдалъ въ парламент нсколько лтъ сряду, и могу сказать, рчи мои выслушивались съ восторгомъ. Я не долженъ никому ни одного шиллинга; совсмъ напротивъ: университетскій мой товарищъ, Джонъ Лазарь, занялъ у меня пятьдесятъ фунтовъ, и мой душеприкащикъ не требуетъ съ него этого долга. Дочерямъ я оставляю по десяти тысячь фунтовъ: хорошее приданое для двицъ! Мое серебро, мёбель, все хозяйственное заведеніе на Булочной улиц, вмст со вдовьимъ капиталомъ, перейдутъ въ пожизненное владніе къ моей жен. Мои хутора, дачи, со всми угодьями, погреба, нагруженные бочками отборнйшихъ винъ и вс деньги, хранящіяся въ государственномъ банк, достанутся, вслдствіе духовнаго завщанія, моему старшему сыну. Каммердинеръ мой, въ уваженіе долговременной его службы, получилъ въ наслдство капиталъ, который доставитъ ему двадцать фунтовъ годоваго дохода. Кто жь будетъ мною недоволенъ, и кому вздумается обвинять меня, когда трупъ мой будетъ лежать въ могил?»
Пусть теперь перевернется медаль на другую сторону, и вы пропоете свою любезную псню въ такомъ тон:
«Бдный я человкъ, горемычный; удрученный обстоятельствами и судьбою. Жизнь моя пролетла, повидимому, безъ всякой цли. Не наградила меня судьба ни талантами, ни умомъ, ни породой, ни дородствомъ, и признаюсь душевно, что я надлалъ безчисленное множество промаховъ и грубйшихъ ошибокъ. Не разъ позабывалъ я свои обязанности, и не могу ни однимъ шиллингомъ удовлетворить своихъ кредиторовъ. Пришелъ мой послдній часъ, и я лежу на смертномъ одр, безпомощный и нищій духомъ. Смиренно припадаю къ стопамъ божественнаго милосердія, и да проститъ меня Всевышній во всхъ моихъ слабостяхъ и прегршеніяхъ».