Беатриса
Шрифт:
«Я пообедаю с приятелями в ресторане...»
— Ложь! Фи, вы недостойны того, чтобы вас любила я или даже Сабина!.. Как вы, мужчины, всегда трусливы с нами! Идите же, сударь, обедайте с вашей «дорогой Сабиной».
Каллист, побледнев как мертвец, откинулся на спинку кресла. Бретонцы от природы наделены храбростью, и именно она-то и заставляет их упорствовать в трудных положениях. Молодой барон выпрямился, положил локоть на стол, уперся подбородком на руку и взглянул сверкающим взглядом на неумолимую Беатрису. Он был так прекрасен, что любая женщина юга или севера упала бы перед ним на колени со словами: «Владей мной!» Но Беатриса, рожденная на границе Нормандии и Бретани, принадлежала к породе Катеранов, —
— Продиктуйте, что я должен написать, я повинуюсь, — произнес несчастный юноша. — Но зато...
— Хорошо, — ответила она, — ибо теперь ты снова будешь любить меня так, как любил в Геранде. Пиши: «Обедаю в гостях, не ждите меня».
— А дальше? — спросил Каллист; он решил, что воспоследует продолжение.
— Все. Подпишитесь. Прекрасно, — добавила она, бросаясь, как коршун, на письмо; на лице ее горела сдержанная радость, — сейчас я отошлю письмо с посыльным.
— А теперь... — вскричал Каллист, подымаясь с места со счастливым видом.
— Надеюсь, я сохраняю за собой свободу действий, — возразила Беатриса. Она отошла и, остановившись между столом и камином, дернула сонетку. — Возьмите, Антуан, велите отнести записку по адресу. Барон обедает у меня.
Каллист вернулся домой около двух часов ночи. Прождав мужа до половины первого, Сабина легла, сломленная усталостью, и заснула; хотя ее больно поразил лаконизм записки Каллиста, она нашла ему объяснение!.. Истинная любовь женщины начинается тогда, когда она научится все объяснять в пользу любимого мужа.
«Он просто торопился», — думала она.
На следующее утро мальчик почувствовал себя лучше, материнская тревога улеглась. Смеющаяся Сабина с маленьким Каллистом на руках появилась в столовой за несколько минут до завтрака, желая показать ребенка отцу. Она сама ребячилась, говорила нежные слова, короче, делала и говорила все то, что свойственно молодым счастливым матерям. Эта милая семейная сценка позволила Каллисту овладеть собой. Каллист был очарователен с женой, сознавая себя в душе чудовищем. Он и сам, как дитя, начал забавляться с маленьким кавалером дю Геником, и, пожалуй, забавлялся слишком уж долго. Он явно переигрывал, но Сабина еще не дошла до той степени недоверия, когда женщина сразу разбирается в таких неприметных тонкостях.
За завтраком Сабина спросила:
— А что ты делал вчера?
— Портандюэр уговорил меня у них пообедать, — ответил Каллист, — потом мы пошли в клуб, сыграли несколько партий в вист.
— Но ведь это неразумная жизнь, дорогой Каллист, — сказала Сабина. — Молодые дворяне должны сейчас думать о том, как вернуть себе в своей стране положение, которое потеряли их отцы. А вы курите сигары, играете в вист, глупеете от праздности, довольствуетесь тем, что высмеиваете какого-нибудь выскочку, а он гонит вас отовсюду, со всех позиций. Вы отгородились от простого народа, которому должны бы служить душой и разумом, играть для него роль провидения... И вы еще надеетесь уцелеть! Вместо того чтобы быть партией, вы станете говорунами, по выражению де Марсе. Ах, если бы ты только знал, как расширился горизонт моих мыслей, с тех пор как я вынянчила, выкормила твоего сына! Мне хочется теперь, чтобы древнее имя дю Геников прославило себя!
И вдруг, погрузив свой взор в глаза Каллиста, который слушал ее с задумчивым видом, Сабина спросила:
— Признайся же, что эта первая твоя записка ко мне немного суха.
— Но ведь я только в клубе догадался предупредить тебя...
— Однако ты написал на бумаге, принадлежащей женщине, от письма пахло духами.
— Разве ты не знаешь, какие чудаки эти директора клубов...
Виконт де Портандюэр и его жена, очаровательная пара, стали близкими друзьями дю Геников и даже вместе с ними абонировали ложу в Итальянской опере. Молодые женщины — Урсула и Сабина — были связаны прелестной дружбой, возникающей между юными матерями: они советовались относительно воспитания детей, поверяли друг другу свои материнские заботы и невинные тайны. В то время как Каллист, еще новичок во лжи, думал: «Побегу к Савиньену, надо его предупредить», — Сабина вспомнила: «На бумаге была корона, ведь не могло же мне показаться...» Эта мысль, как вспышка молнии, озарила ее сознание; Сабина упрекала себя, но все же решила отыскать письмо, которое накануне, в состоянии ужасной тревоги, небрежно швырнула в шкатулку с письмами.
После завтрака Каллист ушел из дома, сказав жене, что скоро вернется. Он сел в маленькую низкую карету, запряженную одной лошадью, — в ту пору такие экипажи начали, благодарение богу, вытеснять неудобные кабриолеты, в которых разъезжали наши деды. Через несколько минут он уже был на улице Сен-Пэр, у виконта, и упросил его оказать маленькую услугу — солгать Сабине, буде она спросит об их вчерашнем времяпровождении, и обещал в случае надобности отплатить тем же. Выйдя от Савиньена, он отправился на улицу Шартр, приказав кучеру гнать лошадей; ему не терпелось узнать, как провела Беатриса ночь. Счастливая несчастливица только что вышла из ванны, была свежа, прелестна и завтракала с большим аппетитом. Каллист восхищался грацией, с которой этот ангел кушал яйца всмятку, и был поражен золотой посудой — подарком одного лорда, любителя музыки: Конти сочинил для него несколько романсов; лорд-меломан издал эти романсы под своим именем, на том основании, что он якобы подсказал композитору две-три мысли. Барон с удовольствием слушал забавные и игривые рассказы обожаемой Беатрисы, которая считала своей священной обязанностью развлекать Каллиста и всякий раз гневалась и плакала, как только он собирался уходить. Каллист думал посидеть у маркизы минут двадцать, а вернулся домой в три часа. Его прекрасная английская лошадь, подарок виконтессы де Гранлье, вся взмокла, будто ее только что выкупали. Случай всегда подстерегает ревнивых жен. Сабина стояла у окна, выходящего во двор, нетерпеливо поджидая Каллиста, и беспокоилась, сама не зная почему. Увидев взмыленную лошадь, с губ которой падали клочья пены, она удивилась.
«Откуда это он?» — подумала Сабина.
Какая-то сила шепнула ей на ухо этот вопрос, и эта сила — не разум, не демон и не ангел, — эта сила все видит, все предчувствует, она открывает нам неведомое, благодаря ей мы начинаем верить в какие-то особые нравственные явления, возникающие в нашем мозгу и живущие в невидимой сфере идей.
— Откуда ты, дружок? — спросила Сабина, спустившись ему навстречу до половины лестницы. — Твой Абдэль-Кадер еле жив, ты обещал скоро вернуться, а я жду тебя целых три часа...
«Ну что же, — подумал Каллист, который уже сделал немалые успехи в искусстве притворства, — надо выходить из положения; преподнесем ей какой-нибудь подарок».
— Дорогая моя Сабина, милая наша кормилица, — сказал он жене, беря ее за талию с несвойственной ему нежностью, ибо он чувствовал себя виноватым, — я вижу теперь, что нельзя иметь тайну, как бы ни была она невинна, от любящей жены...
— Но кто же поверяет свои тайны на лестнице? — смеясь, прервала его Сабина. — Пойдем наверх.
Посреди гостиной, которая сообщалась со спальней, висело зеркало, и в нем Сабина увидела лицо Каллиста: не зная, что за ним наблюдает пара внимательных глаз, он сидел с усталым, неулыбающимся лицом, выдавшим жене его подлинные чувства.
— Что же это за тайна?.. — спросила Сабина, оборачиваясь.
— Ты героически выкормила моего сына, будущий наследник дю Геников сделался мне еще дороже, и поэтому мне захотелось сделать тебе сюрприз, — видишь, я точно какой-нибудь буржуа с улицы Сен-Дени. Скоро у тебя будет новый туалетный столик, над ним работают лучшие мастера своего дела; матушка и тетя Зефирина принимают участие в моем подарке.