Бедная Настя. Книга 4. Через тернии – к звездам
Шрифт:
— Вот как? — Долгорукая с интересом взглянула на Репнина. — Князь, пожалуйста, присядьте рядом со мной.
И, когда Михаил с холодной вежливостью опустился на краешек диванчика, продолжила:
— Простите меня, князь, если я в пылу отчаяния держалась с вами слишком высокомерно. Признаюсь, ваше известие для меня — удивительная новость и символ надежды. Да, я никогда не одобряла увлечения дочери Корфом и, к сожалению, поторопилась избавить ее от него, выдав Лизу замуж за того подлого обманщика и грязного игрока. Но вы — совсем другое дело! Я была бы несказанно рада, если бы Долгорукие и Репнины породнились еще и через вас с Лизой. Это во всех отношениях достойный брак, а уж коли он также построен на взаимном чувстве, то это просто моя мечта.
— Мария Алексеевна… — начал Репнин, но Долгорукая жестом остановила его.
— Я искренне рада, и мне приятно, что вы не дрогнули, услышав сообщение о романе Лизы с Корфом. Но все же я прошу вас — до тех пор, пока не решится судьба брака с Забалуевым, и Владимир своей кровью (Репнин вздрогнул) не искупит вины за позор нашей дочери, не приходите к нам, не испросив разрешения, и не встречайтесь с Лизой наедине.
— Вы хотите меня обидеть, Мария Алексеевна? — Репнин встал.
— Нет, нет! — Долгорукая схватила его за руку и пожала ее горячо и нервно. — Я лишь прошу вас не унижать мою дочь более того, чем она уже испытала. Я верю в вашу порядочность, князь, и надеюсь, что вы правильно воспримете мою просьбу.
— Хорошо, — скрипя зубами, согласился Репнин. — Счастье Лизы для меня — превыше всего! И я хочу, чтобы вы одобрили этот брак. Я обещаю, что впредь не сделаю ни единого шага в направлении Елизаветы Петровны, не заручившись вашим благословлением. И Петра Михайловича, разумеется, тоже.
— А вот это лишнее, — заговорщически улыбнулась Долгорукая. — Думаю, Пете о нашем соглашении знать совсем необязательно. Уверена, вы понимаете, что последнее слово в этой семье все равно останется за мной. А я обещаю вам всемерное содействие и поддержку.
— Благодарю вас, княгиня, — Репнин склонился поцеловать ей руку, а она милостиво притянула его голову к себе и по-матерински поцеловала в лоб.
Новость и впрямь была превосходная — каким-то чудом Лиза вытянула-таки свой счастливый женский билет. И, проводив ласковым взглядом уходившего Репнина, Долгорукая почувствовала прилив сил и ощутила подъем настроения. Она и мечтать не могла, что ее девочка пойдет по стопам своего благоразумного брата и выберет наконец-то себе достойную пару. Репнины — род столь же старинный и благородный, как и Долгорукие, и, закрепив это объединение еще одним браком, Долгорукие смогут вернуть себе утраченное могущество и вес при дворе.
О, если бы Петр понимал ее замыслы! Если бы он видел далеко идущие цели, а не тратил время попусту на любовные утехи в объятиях смазливой крепостной! Господи, сколько горя принесла им всем эта отвратительная интрижка! И, быть может, если бы Петр не придавал ей такого большого значения, объявив любовью всей своей жизни, княгиня и сама, поплакав, со временем с пониманием приняла бы эту связь, как данность. Простить — не простила бы, но несла бы эту боль точно муку крестную… Ведь считала же ее маменька обычным делом похождения папеньки с прислугой и дворовыми девками.
— Ах, Петя, Петя… — вздохнула Долгорукая. — Все могло быть иначе, мы оба были бы счастливы, и дети наши не испытали бы обмана и унижения!..
Приход Сони отвлек ее от размышлений о прошлом и несбывшемся будущем, но слишком долго Мария Алексеевна говорить с ней не стала — есть проблемы и поважнее, чем мелодраматические настроения художницы Сони. Долгорукая для блезира построжила младшую дочь и вскоре отослала ее.
Итак, надо было решить, что делать с Сычихой… Мария Алексеевна встала с дивана и нервно заходила по гостиной, скрестив руки.
Волею судьбы в ее доме поселился враг, и по некоторому размышлению княгиня пришла к выводу, что решение Репнина привезти раненую Сычиху к ним в имение — это дар фортуны. Провидение само отдало эту ведьму в руки княгини и наделило властью распорядиться ее никчемной жизнью. Что там сказал доктор Штерн?.. Сычиха впала в забытье и не узнает никого вокруг себя? Превосходно! Да мало ли что способна сделать с собой слабоумная… Или еще проще — спала, спала и не проснулась… Конечно же! Как это просто — Сычиха должна уснуть… Вечным непробудным сном! Упокой Господь ее душу!..
Долгорукая вдруг почувствовала азарт охоты — она трепетала, словно гончая перед решающим прыжком. Сычиха должна умереть! И княгиня решительно направилась в комнату Татьяны.
Раненая лежала на подушках — бледная, с осунувшимся острым лицом. Долгорукая прислушалась — ей показалось, что в комнате еще кто-то есть, но потом она поняла — это бредила Сычиха. Она вымучивала горлом какие-то слова, словно грозила кому-то, обещая осуществление проклятья. Видеть и слышать это было для Долгорукой невыносимо — даже в бессознательном состоянии эта чертовка продолжала сеять раздор и пугала грядущим наказанием. Словно черный демон вселился в нее и теперь чревовещал — свободный от телесных оков и запретов христианского разума.
— Бог поймет, Бог простит, — едва слышно прошептала Долгорукая, оглядывая комнату в поисках подходящего для ее целей предмета.
Внезапно ее осенила мысль — княгиня подошла к изголовью кровати и, делая вид, что поправляет подушки, медленно вытянула из горки одну из них. Сычиха будто застонала, но потом снова погрузилась в тревожную пустоту и блаженным голосом стала звать кого-то.
— Корф! — поняла Долгорукая. — Она зовет этого подлеца, старого барона!
Что ж, усмехнулась княгиня, сейчас вы соединитесь, голубки, на веки вечные станете неразлучны! Долгорукая мягко взбила подушку в руках и нависла над Сычихой. Она примерялась упасть вместе с подушкой, чтобы своим телом придавить ее к лицу раненой, как вдруг скрипнула дверь в комнату, и от порога раздался встревоженный, испуганный голос князя Петра:
— Маша! Что ты делаешь?!
— Я? — Долгорукая вздрогнула от неожиданности и застыла в неловкой позе с подушкой в руках. — Да вот… поправить хотела… Чтобы удобнее спалось.
— Ты пугаешь меня, Маша, — тихо сказал князь Петр, подходя ближе. — Ты становишься одержимой убийствами.
— Так вот какова твоя любовь? — спокойно усмехнулась Долгорукая, медленными движениями взбив подушку и заботливо подложив ее под упавшую с кровати руку Сычихи. — Ты столь сильно ненавидел меня за то, что я есть, жива и мешаю твоей связи с той девкой, что готов обвинить в чем угодно, лишь бы избавиться от меня?! Но нет — этому не бывать! Я не позволю тебе ни отправить меня в больницу, ни на каторгу! Я найду защиту от развратного и лживого мужа, бросившего жену и родных детей ради крепостной потаскушки!