Бедная Настя. Книга 6. Час Звезды
Шрифт:
— Боже! — Анна готова была разрыдаться. — Как вы запутались и запутали всех нас!
— И вы еще смеете обвинять меня?! — возмутилась Селестина.
— Разумеется! — гневно возвысила голос Анна. — Все это произошло и происходит только из-за вас! Вы придумали себе любовь к Сиду и во имя этой любви согласились участвовать в авантюре с побегом заключенных. Это из-за вас меня допрашивал ваш отец и его друзья, предположив, что я и есть та женщина, которая содействовала арестантам. И по этой причине Альбер — еще одна жертва благородства! — взял на себя грех лжесвидетельства, полагая, что барон и иже с ним обвиняют меня в том, что в действительности совершили вы. Он солгал им, а не вам! Он любит вас и желает видеть своей женой!
— Тогда почему он так рвался встретиться с вами, когда вы оказались в тюрьме? — все еще с недоверием спросила Селестина.
— Очевидно, он хотел вернуть мне оставленные ему на сохранение вещи, — просто сказала Анна. — Он не успел отдать мне их из-за ареста ночью.
— Ваши вещи хранились у него? — надменно произнесла Селестина.
— Да, важные семейные документы и деньги, которые я привезла, чтобы выручить мужа из беды. Но, увы, доброта наказуема! Еще один мужчина в вашей жизни проявил себя благородно, и к чему это привело?
— Он проявлял свое благородство не по отношению ко мне! — нахмурилась Селестина, но в ее тоне послышались виноватые нотки.
— Вы опять ревнуете! — у Анны уже не было сил убеждать девушку. — Ревность застила вам глаза и помутила ваш рассудок. Те, о ком вы говорите, ни разу не нарушили данных вам клятв. Альбер все еще мечтает уехать вместе с вами в Париж и надеется, что вы не станете возвращать ему свое слово стать его женой. Мой муж ждал от вас только выполнения обещания вернуть долг — когда-то он помог вам, вы собирались отплатить ему тем же. Я — только случай, повод, который дал проявиться истинным чертам вашего характера и подлинную сущность вашего отношения к Альберу и «капитану Сиду».
— И каковы же эти черты? — не хотела сдаваться Селестина.
— Вы — средоточие эгоизма! — жестко бросила ей в лицо Анна. — Избалованный и капризный ребенок, который думает лишь о своих прихотях и признает право на существование только за своими фантазиями, часто нелепыми и смешными. Вы, наверное, начитались книг и думаете, что в жизни все так и происходит? Но даже в книгах за верность обычно платят верностью, а, если случается иначе, то такие персонажи не являются ничьими героями, ибо предательство — не достоинство, а смертный грех. Но вы почему-то обрекли на смерть людей безгрешных. И неужели вы надеетесь, что, узнав правду, а это неизбежно случится, Альбер простит вас?
Девушка со странным чувством, в котором перемешались восхищение и ненависть, взглянула на Анну и выбежала из ее камеры. А узница без сил опустилась на грязный, пахнущий затхлостью тюфяк и разрыдалась.
Слезы облегчили ей душу. Вряд ли Анна могла сейчас рассчитывать на чудо, а то, что предстояло ей пережить, еще потребует и сил, и мужества. Анна не сомневалась в том, что ждет ее и Владимира, и единственное, о чем она мечтала — получить возможность еще раз увидеть его перед тем, как свершится их судьба. Анна была уверена — то, что ее не беспокоили все это время, означало только то, что все уже решено. И какая участь ждет того, кого считали разбойником и убийцей, и ее саму, «уличенную» в преступном сговоре с «капитаном Сидом», ей было понятно и вполне предсказуемо.
И поэтому, когда дверь ее камеры снова раскрылась, и на пороге появился месье Сен-Дени в сопровождении начальника тюрьмы, Анна лишь на мгновение закрыла глаза — смерть была близка и неизбежна, и это читалось на лицах вошедших к ней мужчин.
— Полагаю, вы обо всем догадались, сударыня? — холодно осведомился у Анны месье Сен-Дени.
— В выражении ваших лиц трудно обмануться, — тихо сказала она.
— Есть ли у вас желание, которое бы вы попросили бы исполнить? — более участливым тоном спросил начальник тюрьмы. По его глазам было видно, что он все еще не решил для себя — та ли женщина вызвала его ночью из дома, сделав заложником у беглых арестантов, но, вместе с тем, он вряд ли имел в компании де Танжери голос, сила которого могла переломить предубеждение барона и Сен-Дени.
— Когда это должно случиться? — прошептала Анна.
— Завтра на рассвете, — сухо кивнул Сен-Дени.
— Тогда… — Анна на мгновение задумалась, стоит ли открывать сокровенное перед своими мучителями, но потом все же решилась. — Тогда я бы просила вас позволить мне провести оставшийся день с тем, кто дорог мне.
— Вы говорите о месье Корнеле? — удивился начальник тюрьмы.
— Думаю, речь идет о пане Янеке, выдающем себя за некоего капитана Сида, — недобро усмехнулся Сен-Дени. — Просто удивительно, до чего схожи ваши желания! Он тоже мечтает провести оставшиеся у него часы жизни не в покаянии, а в прелюбодеянии.
— Так вы отказываете мне? — поняла Анна.
— Вам! — зло воскликнул Сен-Дени. — Вам обоим!
Он резко повернулся к узнице спиной, смерив ее на прощанье полным презрения взглядом, и вышел из камеры. Начальник тюрьмы, наоборот, посмотрел на Анну с жалостью и удалился, осторожно закрыв за собой дверь, как будто хотел еще сказать что-то, но не решался сделать это в присутствии пышущего ненавистью и праведным негодованием Сен-Дени.
Сердце Анны на мгновение замерло, а потом застучало, словно хотело пробить за этот краткий миг все, что положено ему было отстучать в ее груди. Нет, не так представляла Анна свои последние дни! Но, наверное, Владимир был прав. Если бы она, не поддавшись одолевавшей ее страстью, не бросилась в эту погоню за призрачной мечтой, быть может, сейчас Владимир уже вернулся бы к ней и детям. Да-да, это она сама виновата во всем, что с ними случилось! И она ничем не лучше этой девочки, которая выдала их, снедаемая ревностью.
Господи Боже! Анна соскользнула на холодный, влажный от подвальной сырости пол и встала на колени, молитвенно сложив руки перед грудью. Боже всемогущий, прости меня! Гордыня возобладала надо мною! Тщеславие страсти лишило рассудка и ввергло в пучину страданий. Я оставила детей своих во имя призрачной мечты, лишив их разом и надежды, и счастья жить с родителями в любящей семье. Я думала только о себе, я оправдывала свой эгоизм, убеждая себя и окружающих в том, что все, что я делаю, я делаю ради любви к детям. В то время как место матери у их изголовий оставалось пустым и холодным. Боже, прости мне бессмысленное и раннее сиротство моих детей! Прости мне, что всю силу божественной любви я обратила в прах, изменив своему главному предназначению — быть любящей и верной матерью своим чадам. И что не смогла принять благодать ожидания, не поверив в великую силу Твою, всегда дарующую нам воздаяние за муки и горести наши…
— Мадам, — вдруг услышала она над собою чей-то голос и подняла глаза: у двери ее камеры стоял начальник тюрьмы. — Мое сердце разрывается от ожидающей вас несправедливости. Никто так и не убедил меня в том, что вы — виновница моих злоключений. И я вижу — ваше чувство к этому человеку подлинное и глубокое. Возможно, вы действительно не все рассказали нам, но, полагаю, у вас на то были серьезные причины. Кроме того, в отличие от других, я не столь бессердечен. Я говорил им, что в прежние времена заключенным, приговоренным к смерти, давали возможность провести ночь с женщиной, чтобы род их не угас. Вас же обоих ожидает небытие, и потому я хочу, чтобы вы ушли с миром. Насладитесь друг другом, и пусть последние воспоминания вашей жизни будут так же прекрасны, как и отношения, которые, по-видимому, связывают вас.