Бедная Настя. Книга 7. Как Феникс из пепла
Шрифт:
— И что же нам теперь делать? — заплакала Лиза, и тяжелый, мокрый кашель вновь вернулся к ней.
— То, что я уже рекомендовал, плюс — терпение. — Доктор поднялся, давая понять, что его возможности исчерпаны. — Но лично вам, уважаемая Елизавета Петровна, я бы советовал в определенном смысле составить вашей сестре компанию — доза лекарства, которое необходимо давать баронессе и которую я указал в рецепте, достаточна для двоих. Буду вам признателен, Наталья Александровна, если вы проследите за тем, чтобы и княгиня тоже регулярно принимала снотворное, она, как и прежде, нуждается в отдыхе, скоромном питании и хорошем уходе. Я же буду навешать вас через день и возможно приглашу для консилиума одного из своих коллег…
Неисчерпаемая энергия княжны Репниной, наконец-то, получила возможность обратиться во благо. Болезнь Анны оказалась тому прекрасным поводом, и Наташа решительно взялась за дело. И, когда все еще не подозревавшие о происходивших в их доме событиях, князь и княгиня вернулись вечером из театра, дочь торжественно объявила им, что завтра же снова переезжает на Итальянскую, чтобы взять на себя заботы по уходу за сестрами Долгорукими, а сына своего поручив няне и гувернантке. Лиза, конечно, пыталась сопротивляться, уверяя, что чувствует себя хорошо, а Зинаида Гавриловна, по обыкновению опережая обомлевшего от напора дочери Александра Юрьевича, призывала ее во всем положиться на врачей, но Наташа никого не слушала и вела себя, как полководец перед битвой — тоном, не допускающим возражений, раздавала приказания и определяла диспозицию как для слуг, так и для родных.
Она опять была в своей стихии — Наташа никогда не могла долго оставаться ни на одном месте и пребывать в одних и тех же обстоятельствах. Ей постоянно не хватало пространства и воздуха, она была полна идеями и устремлениями и потому среди придворной свиты всегда была на виду. Равновесие убивало княжну, отсутствие перемен иссушало ее душу. И Анна оказалась единственным человеком, кто понял, что на самом деле отношения Наташи с наследником достигли предела. Княжна не принадлежала к тому типу женщин, которые могли довольствоваться малым или находить выгоду в устоявшихся правилах игры. Наташа вообще не признавала власти правил над собой и поэтому рано или поздно, заигравшись, могла предъявить наследнику ультиматум, что было бы чревато последствиями, как для нее самой, так и для будущего страны. И, взывая к Наташе с пожеланием опомниться и вернуться на круги своя, Анна обращалась к голосу разума, который единственно имел влияние на строптивый и пламенный характер княжны.
Поначалу Наташа с негодованием отнеслась к попытке Анны поговорить с нею о ее отношениях с наследником — да кто она такая, чтобы указывать мне! Но зерна сомнения, брошенные в ее душу, дали свои всходы — как это всегда случалось с нею: неожиданно и быстро. Наташа просто не умела переживать — она с легкостью оставляла в прошлом и то, что ей было неприятно вспоминать, и то, что любой другой на ее месте лелеял бы, пусть даже в самых отдаленных уголках своей памяти. Княжна Репнина олицетворяла собою вечное движение и потому, принимая любое решение и немедленно исполнив его, впредь не возвращалась к нему и не обсуждала его ни с кем — даже с самою собой. Она не держала обид и никому ничего не прощала, потому что некому и нечего было прощать. Но Наташа ценила дружбу и благородство, и если оступалась сама, то не забывала ни руки, протянутой в помощь, ни сердца, даровавшего ей прощение. И потому сейчас своим первым долгом она считала заботу об Анне.
— К сожалению, я ничего не могу прибавить к тому, что уже сказали вам мои коллеги, доктор Вернер и доктор Серов, — уходя, развел руками лейб-медик двора, которого с согласия Вернера Наташа уговорила принять участие в консилиуме, устроенном, как и обещал Игнатий Теодорович, на третий день после того, как Анну нашли и доставили к Репниным полицейские. — Полагаю, вам, прежде всего, стоит набраться мужества и в молитвах о здоровье баронессы ждать улучшения, не пренебрегая советами, которые дали вам мои уважаемые коллеги.
— Как видите, княжна, — вздохнул Вернер, когда Серов и лейб-медик двора уехали, — оценка состоянию Анастасии Петровны была мною определена объективно…
— Но я и не сомневалась в вашем отзыве! — воскликнула Наташа, взволнованно перебивая его.
— Вы, Наталья Александровна, здесь совершенно ни при чем, — остановил ее доктор, — я и сам желал удостовериться в правильности поставленного диагноза, и столь широкий консилиум был мне просто необходим, ибо медицина — наука неточная. Но теперь и я уверовал в результаты своего анализа и еще раз хочу выразить вам свое сочувствие. Удар — болезнь непредсказуемая ни в своем появлении, ни в своем развитии. Уповайте на небо и будьте готовы к худшему.
— Что вы хотите этим сказать? — побледнела Наташа. — Анастасия может умереть?
— Вряд ли, баронесса еще молода и у нее довольно крепкий организм, — покачал головою доктор, — но она уже никогда не будет такой, какой вы знали ее до болезни. В таких случаях обычно и прежде всего страдает память, Крепитесь и позвольте мне навестить Елизавету Петровну — боюсь, то небольшое облегчение, что наступило с испытанными ею положительными эмоциями, вызванными возвращением баронессы, сейчас может быть подвергнуто серьезному испытанию.
— Да-да, разумеется, прошу вас, — растерянно промолвила Наташа, сопровождая доктора в комнату Лизы. Она была по-настоящему взволнована и растрогана до слез — как и все сильные личности, Наташа была невероятно сентиментальна и всегда глубоко проникалась чужим горем, но несчастия, обрушившиеся на близких ей людей, подкосили ее, и сейчас, она впервые была реально близка к отчаянию.
— Что за шум вы здесь устроили? — недовольно спросила она, когда, проводив любезно распрощавшегося с нею доктора, вернулась к комнате Анны и застала негромко, но весьма энергично споривших у двери Татьяну и Варвару.
— Да вот Варвара тоже головой подвинулась, — пожаловалась Татьяна. — Вбила себе в ум, что Анастасия Петровна — не Анастасия Петровна, а какая-то чужая женщина. Совсем ополоумела, старая!
— Я, может быть, и старая, да только голова моя на месте и внутри ее все ясно, яснее, чем божьим днем, — в ответ ей возмутилась Варвара и аж побагровела вся. — Ты Анечку малюткой на руках не качала, от вершка не растила, а я у нее еще и детей принимала, так что знаю родную всю, как облупленную!
— Что ты хочешь этим сказать, Варвара? — встревожилась Наташа, сама еще не понимая, что вдруг так обеспокоило старую няньку и почему это беспокойство столь стремительно передалось и ей самой.
— А то и говорю. — Варвара вся к ней прямо вперед подалась, видно почувствовала, что слова ее задели княжну за живое. — Не наша это Аннушка, не она это, не она! И моложе, и ростом выше. Вот вам крест, подменили ее.
— Так ведь и доктор даже сказал, что от удара она теперь переменится, и сама иначе выглядеть будет и нас может вообще не признать, — не сдавалась Татьяна.