Бедная Настя. Книга 7. Как Феникс из пепла
Шрифт:
— Но я… — попыталась было возразить Фильшина, однако Кунцев не дал ей договорить.
— Так вы и теперь намерены утверждать, что имя этого человека, не то, что он носит по признанию его матери? — Адвокат жестом римского патриция указал на вновь потупившегося самозванца. — Вы готовы стоять на том, что его имя — не Иван Иванович Корф? Нет! Вы молчите?! Или вы не знаете, как его зовут?
— Я знаю, как его зовут! — раздался звонкий голос, шедший от внезапно открывшейся двери в зал, и Анна почувствовала, что сердце сейчас выскочит из ее груди — она узнала голос Лизы. — Его имя — Дмитрий Андреевич Забалуев!
— Кто вы такие, сударыни? — грозно обратился к вошедшим судья. — Что вы хотите и почему препятствуете ведению заседания?
Анна оглянулась — сестра решительно, но с важностью шла по проходу, ведя под руку пожилую, болезненного вида женщину, которая поначалу испуганно озиралась по сторонам, но потом вдруг увидела самозванца, и лицо ее просветлело и размягчилось. Она даже потянулась было к нему, однако Лиза мягким, но властным жестом удержала ее и проводила к судейскому подиуму.
— Простите, ваша честь, — сказала она, едва сдерживая душивший ее кашель, — моя имя — Елизавета Петровна, княгиня Репнина. А эта женщина — Глафира Федоровна Забалуева, вот документы, удостоверяющие ее личность, остальное она расскажет суду сама.
— Я не понимаю, — растерянно произнес судья, принимая от нее бумаги, удостоверяющие личность Забалуевой.
— Ваша честь, — немедленно вмешался в разговор Саввинов, — еще до суда я предупреждал о дополнительных доказательствах против ответчика, которые могут объявиться в любую минуту. И вот эта минута пришла. Я прошу вас вызвать в качестве свидетеля по этому делу мещанку Глафиру Федоровну Забалуеву. Уверен, ее показания многое объяснят.
— Возражаю! — вскричал покрасневший от досады Кунцев: что еще за свидетельница, и почему он ничего не знал?
— В возражении отказано! — Князь Лобановский стукнул молоточком по столу; в зале мгновенно воцарились тревожная тишина, и лишь газетчики на зрительских местах на галерке еще какое-то время взволнованно перешептывались, обсуждая произошедшее. — Прошу вас, госпожа Забалуева, дайте клятву говорить правду и только правду и пройдите на место свидетеля.
Старушка взволнованно переглянулась с Лизой, но та ободряюще улыбнулась ей — идите, ничего не бойтесь, и Забалуева вошла вовнутрь полукруглого барьера в центре залы.
— Итак, насколько я понял, — сказал судья, — вы утверждаете, что имя ответчика… Как здесь его назвали?
— Митенька, — кивнула старушка. — Дмитрий Андреевич Забалуев, сынок мой. Вот там у вас и метрики его, и свидетельство из больницы. Он у нас с детства очень умненький был, такой способный, а потом заболел, и головой тронулся. Отец его в Песчанку увозил, врачи обещали, что помогут, да только он оттуда до мой не вернулся. Я и думала, что он до сих пор там лежит, бедный мой.
— Ложь! Я не бедный! — истерически закричал самозванец, вскакивая со своего места. — Я — сын барона Корфа, и моя мать сидит сейчас здесь в этом зале, но почему-то стыдится меня. А вас я не знаю, и не видел никогда!
— Как же так? — Забалуева растерянно посмотрела сначала на судью, потом обвела взглядом зал и подалась всем телом вперед, протягивая руки к сыну. — Это что же с тобою там сделали, что ты родную мать не узнаешь? Митенька, мальчик мой!
— Я вам не Митенька, я — Иван Иванович Корф, — продолжал возмущаться самозванец, которого Кунцев безуспешно пытался успокоить и уговорить сесть.
— Что же это? — Забалуева медленно сошла со своего места и, подойдя к «барону», взяла сына за руку, которую тот немедленно и резко отдернул. — Ты что же, все забыл? Нас всех забыл? И сестер своих, и братика? И не помнишь, как я тебя после болезни выхаживала, молочком горячим с медком поила? Митенька, ты в детстве такой уважительный был, матушку свою всегда слушался. А помнишь, как забрался однажды в сундук, меня хотел попугать, когда я из церкви пришла, — что пропал, мол, а потом, думал, выскочишь, когда мы тебя все хватимся и в розыск кинемся. Хотел, да заснул, и не понарошку — а на самом деле нас напугал, и мы тебя до вечера по лесу искали, пока домой не вернулись и Трезорка твой дух в сундуке не учуял.
— Глупости это! — побледнел самозванец, грубо обрывая ее рассказ.
— Недоказуемо! — воскликнул вслед за ним Кунцев.
— Может, для вас и нет, — с горечью промолвила Забалуева, — да только я своего дитя ни с кем другим не спутаю. У него и примета наша родовая есть, от меня всем детям передалась, а мне дадена была от матери. У локтя пятно родимое на ромашку похожее. Вот, смотрите!
Забалуева медленно, по-простому расстегнула пуговичку манжета на запястье и, осторожно закатав рукав платья, показала локоть судье, а потом снова руку «барона» взяла и сделала то же самое. Зал ахнул, а на галерке кому-то сделалось дурно. И с балкона вниз побежали звать доктора.
— Тишина! Тишина! — Судья снова требовательно застучал молоточком по столу. — В виду открывшихся нам новых обстоятельств…
Решением судьи Дмитрия Забалуева сразу из зала суда увезли в «тихий дом», где ему было определено находиться в течение года до комиссии, которая заново рассмотрит его дееспособность, и мать его поехала вслед за ним. Все сделки, совершенные от его имени, признаны были недействительными, а договор, подписанный между самозванцем и Анной в Двугорском, аннулирован.
Кунцев с напряженным лицом поздравил учителя с выигранным делом и мгновенно растворился в толпе зрителей. А Анна, пожав Саввинову руку, бросилась к Лизе, чтобы обнять ее. Она решительным жестом отодвинула от выхода из зала Наташу, но вдруг заметила смертельную бледность в ее лице.
— Что? — тихо спросила Анна.
— Лиза упала в обморок, — прошептала та, — мы отнесли ее в совещательную комнату, и сейчас ее осматривает врач.
Однако в комнате дежуривший при суде эскулап пользовал не только Лизу. На скамейке напротив лежал какой-то старик, и врач безуспешно пытался привести его в чувство.