Бедная Настя. Книга 8. Воскресение
Шрифт:
Новый год и Рождество встречены ими были в Томске, где Вельский передал свою ответственность другому офицеру, и Анна с сожалением рассталась со своим ненавязчивым и приятным в общении спутником. Прощаясь, он целовал ей руки и назвал вашим сиятельством Анастасией Петровной, чем немало удивил своего коллегу, которому в предписании охраняемая особо была представлена мещанкой Платоновой Анною, но по службе своей новый сопровождающий тоже был неплохо обучен и кроме вида ничем другим недоумения своего выказывать не стал. И, хотя в проявлении заботы ротмистр Гордеев был менее искусен, но в его молчаливости Анна вскоре нашла и свои выгоды, предаваясь всю дальнейшую дорогу до Читы наблюдениям и размышлениям.
Анна впервые с такой ясностью оценила невообразимые просторы российские, их исключительную красоту и непохожесть одних мест на другие. И невольно созерцание этого величия отодвинуло на второй план ее собственные переживания и горести. Анна не знала, что ждет ее впереди, но возникшую приподнятость настроения не могли умалить ни ледяные февральские ветры, ни снежные заносы на дорогах, ни казавшееся бесконечным ожидание попутной погоды.
Из всех городов Иркутск понравился ей более других, Чита же произвела слегка мрачное впечатление, хотя долго оставаться ей там не пришлось — едва сошел амурский лед, Гордеев представил ее капитан-лейтенанту Коростылеву, чей корабль должен был доставить ее на Сахалин, а оттуда в Японию, где Анна, как предполагалось, пересела бы на корабль Российско-американской компании, идущий на Аляску.
Возглавляемый Коростылевым пароход-фрегат «Америка», хотя и вооружен был соответственно своей принадлежности военному ведомству, шел в Японское море с исследовательскими целями. Находившиеся на его борту офицеры — все выпускники Морского кадетского корпуса — увлечены были географией и составляли не только подробную карту приамурских земель, но и мало изученных еще территорий приморского побережья — среди задач, стоявших перед Коростылевым, был поиск мест для будущих флотских баз и новых поселений.
Анну по негласно установившейся договоренности никто ни о чем не спрашивал — она пользовалась на корабле не только уважением и почетом, но и всеми правами и привилегиями старших офицеров, и, как единственная дама на борту, вкушала в полной мере все прелести своей исключительности — ей доставалось все внимание и все комплименты. Но Анна не была бы самою собой, если бы позволила себе почивать на лаврах, ведя образ жизни, свойственный жуирствующим, праздным особам, и потому очень скоро убедила своих хозяев, что может быть не только приятной собеседницей и украшением офицерской гостиной, но и толковым помощником.
Она с удовольствием и старательностью изучила географические приборы и стала помогать наносить на карты полученные в ходе исследований данные, а ее каллиграфический почерк и вовсе пользовался повышенным спросом при заполнении схем и таблиц и для подписей на собранных экспонатах — один из офицеров составлял описание приамурской флоры, другой во время стоянок изучал отложения пород вдоль береговой линии. И, увлекшись этими занятиями, Анна снова вернулась к своему дневнику, который завела, прислушавшись к настойчивым советам своего первого провожатого — офицера Вельского.
«Возможно, по прошествию времени, — писала Анна, — я вынуждена буду признать, что поступок наследника, который так недавно казался мне жестоким и бесцеремонным, еще увидится мною в новом свете, ибо путешествие мое в Новый Свет постепенно приносит успокоение. Отвлекаясь от тягостных раздумий о пережитом, душа моя открывается свежим впечатлениям и проясняется, наверное, подразумевавшаяся Его высочеством мысль — нельзя начинать новую жизнь в старых стенах. И сейчас уже свой отъезд я начинаю рассматривать не как бегство или ссылку, а как движение вперед — к новым берегам и новым надеждам, к чему побуждают меня и мои нынешние спутники, ибо, изучая природу этого края, они не просто исследуют незнакомый им прежде регион, а находятся в поисках перспективы — они думают о будущем, и невольно это их настроение передается и мне…»
Естественное любопытство, вызволившее Анну из печальной созерцательности, упрочилось, когда «Америка» пришла в Хакодате. И хотя корабль стал на рейде, у Анны была возможность отправиться вместе с офицерами на берег и поближе рассмотреть жизнь этого небольшого японского порта. А так как прибытие «Румянцева» задерживалось ввиду непогоды — зима продолжала отчаянно бороться с солнцем и наступавшим теплом, Анна и два картографа отправились в горы, где провели чудесный день в японской деревушке, попробовав прежде незнакомые им блюда из свежей рыбы и риса с соевым соусом и гарнир из каких-то неизвестных растений.
На обратном пути по городу они прокатились на рикше, и, хотя Анне неловко было сидеть в коляске, которую бойко тянул босоногий возчик, она была рада укрыться в тени тента от любопытных взглядов обитателей портовых улиц и моряков.
У перекрестка при въезде в порт, везший ее рикша едва не столкнулся с другим, торопившимся им навстречу. Возчики обменялись между собою громкими криками, и на мгновение человек, сидевший в коляске, едва не врезавшейся в ту, что везла Анну, выглянул из-под тента, чтобы поторопить своего рикшу. Она почувствовала на себе его взгляд, но рассмотреть не успела — мужчина тотчас же отпрянул вглубь коляски и что-то гортанно и властно сказал рикше, отчего тот бросил перепираться со своим коллегой и заторопился прочь от порта по улице.
В первую минуту Анна заволновалась, но потом за ужином в кают-компании, где их немногочисленная группа держала ответ перед остававшимися на корабле офицерами о поездке, забыла о том инциденте. По крайней мере, так ей казалось. Но день проходил за днем — море продолжало буйствовать, и корабль Российско-американской компании не мог пробиться к Японии из-за шторма. А так как капитану «Америки» строжайше было приказано дождаться «Румянцева» и проследить за тем, чтобы госпожа Платонова взошла на его борт, экипаж фрегата временно бездействовал, заполняя дни экскурсионными поездками в горы или по побережью. И, каждый раз оказываясь в порту, Анна все не могла отделаться от странного и опасного ощущения слежки. Но так как никаких доказательств тому не нашлось, она, в конце концов, успокоилась, убедив себя, что у нее просто разыгралось воображение.
И поэтому, когда однажды молоденький быстроногий рикша, значительно обогнав по дороге другие коляски, в которых ехали сопровождавшие Анну офицеры, неожиданно повернул в проулок, отделившись от кавалькады, и повез ее по незнакомой улице вглубь города, Анна только удивилась — убаюканная равномерным ходом коляски, она отвлеклась от дороги и не сразу поняла, что произошло. А когда сообразила, что не узнает мест, по которым вез ее рикша, принялась громко призывать его внимание, пока он, наконец, не остановился, и неосмотрительно выйдя из коляски, принялась расспрашивать парнишку, жестами помогая себе в объяснении с возчиком. Но тот все качал головою, что должно было означать — не понимаю, не понимаю, а после и вовсе сбежал, оставив ее одну посреди улицы.