Бедная Настя. Книга 8. Воскресение
Шрифт:
— Она — слишком красива, чтобы быть чьей-то собственностью, — мягко промолвил вождь и добавил, — кроме меня. Я принимаю твой дар. Будь моим гостем, следуй за мной.
Один из индейцев, сопровождавших Северино, спрыгнул с лошади и бросился в ряды сбившихся в кучу соплеменников и вскоре вывел из-за их спин двух коней. На одного из них индеец ловко, подхватив словно пушинку, посадил Анну, и, взяв лошадь за уздечку, повел к своей. После чего и сам сев на лошадь, жестом указал на вторую, свободную, Маркелову, который немного замялся — фигурой он был весьма крупноват и к тому же не привык ездить без седла. Заметив его растерянность, Северино кивнул другому сопровождавшему его воину, и индеец немедленно спешился и склонился у самых ног лошади, предназначенной для Маркелова, чтобы тот мог воспользоваться его спиной, как подставкой. Маркелов с удовольствием хмыкнул и, поставив ногу на спину индейца, не без показного лихачества вскочил на лошадь, едва удержав равновесие с помощью узды.
Ехали они долго, и всю дорогу Анна, оказавшаяся в окружении воинов, чувствовала на себе их мистический ужас и еще — странное волнение, исходившее от Северино. За поездку до поселения его племени он ни разу не оглянулся и более не посмотрел на нее, но Анна чувствовала, что вождь не оставляет ее вниманием и вся его сосредоточенность целиком и полностью обращена к ней. И в какой-то момент Анне сделалось страшно.
Никогда прежде она не сталкивалась с индейцами — тема эта была модной среди дамских романов французских и английских писателей, порою делавших своих героинь пленницами коварных американских аборигенов, не знавших жалости и не испытывавших почтения к манерам и принципам жизни Старого Света. Не слишком восторженно отзывались об индейцах, правда, населявших Аляску, и ее спутники — офицеры «Америки», полагавшими жившие там народы бедными и во многом дикими.
Поначалу именно так и отнеслась Анна к тому, что увидела в селении — полукруглые дома из гнутых жердин, обтянутых раскрашенными непривычным орнаментом шкурами животных и крытых соломою, вольно пасущиеся вкруг стоянки индейцев лошади, дым костров, разведенных под открытым небом, размеренные движения женщин, занимавшихся приготовлением пищи и веселая беготня детей. Словно цыгане, подумала Анна в первую минуту, но потом поняла — дежавю нет, и сходство между этими племенами лишь в одном — в невероятном свободолюбии и естественной простоте нравов.
После того, как старый индеец — скорее всего старейшина, которому поручили присмотреть за нею (по приезду в селение Северино, по-прежнему не глядя на Анну, ушел в сопровождении Маркелова в один из индейских домов, которые, как сказал Анне алеут-переводчик, называется вигвамом, а ее отвели в другой — побольше и стоявший отдельно на небольшом холме), поведал Анне историю Северино, она и вовсе преисполнилась благоговейного трепета перед незнакомым ей народом, чья внешняя приземленность была лишь формой для какого-то иного, высокого образа мысли, где знали, что такое честь и постоянство в любви…
А потом старик и переводчик-алеут вдруг поднялись и, не говоря ни слова, тихо ушли, оставив Анну одну. Но, как оказалось, ненадолго — полог, прикрывавший вход в вигвам, вдруг приподнялся и на пороге появился белокурый мальчик, по годам, быть может, ненамного младше ее Ванечки, и у Анны на мгновенье замерло сердце.
— Мама? — не то спросил, не то сказал мальчик по-русски и бросился к ней на грудь. — Ты вернулась!
— Господи! — прошептала Анна, невольно обнимая малыша и гладя его по пшеничной голове и утопая пальцами в волнистых, мягких волосах.
— Он узнал тебя, — вдруг услышала Анна и подняла глаза — от входа на нее смотрел Северино, но пересечение их взглядов было мимолетным — через секунду вождь исчез из затуманенного слезами взора Анны, как будто его и не было здесь. Но хуже всего было то, что мальчик, не переставая звать ее мамой, потянулся руками и обнял Анну за шею, шепча какую-то странную скороговорку, мешая русские слова с индейскими, из которых она поняла — я так скучал, я люблю тебя, я так долго ждал тебя, мамочка.
Вынести это было выше ее сил, и Анна потеряла сознание, чем испугала малыша, и тот принялся плакать и звать на помощь, но его голос доносился до нее поначалу сквозь стойкую пелену, а потом и вовсе исчез — словно прислышался, а всё произошедшее — привиделось ей.
Очнулась Анна так же внезапно, как и отошла. И первый, кого она увидела, был Северино. Вождь сидел против нее, скрестив ноги, разделенный с Анной пламенем небольшого костра, дым от которого уходил вверх в отверстие в сферическом потолке дома. Сейчас на лице Северино уже не было прежней раскраски, и Анна поняла, что не может угадать, сколько ему лет. Судя по рассказу старика-индейца, Северино было за шестьдесят, но он казался молодым, и его взгляд свидетельствовал об огромной физической и внутренней силе.
— Я не понимаю, — прошептала Анна, приподнимаясь и садясь на колени, ибо так единственно было удобным находиться в этой не высокой хижине.
— Мой русский — такой плохой? — спросил Северино.
— Нет-нет, — поспешила успокоить его Анна, хотя вождь не проявил и тени волнения, — я не понимаю, кто узнал меня?
— Мой сын, — пояснил Северино. — Он узнал тебя, и теперь ты — его мать. Завтра мы устроим праздник в честь твоего возвращения.
— Но я — не его мать и не ваша жена! — воскликнула Анна.
— Это легко исправить, — так же невозмутимо сказал вождь, снимая с шеи какое-то украшение — подвеску на кожаном шнурке. — У тебя есть такая? Мы должны обменяться ими и сказать: луна и звезды — свидетели нашего обещания в верности.
— Такой — нет, — покачала головою Анна, стараясь удержаться от слез и снимая с шеи свою цепочку — с медальоном, — но есть другая. Возьмите ее, она открывается.
— Что это? — спросил Северино, разглядывая прядь белокурых волос, так похожих на волосы его сына.
— Это память о моих детях — у меня есть сын и дочь, — тихо сказала Анна, решаясь, наконец, поднять глаза на вождя и смотря ему прямо в лицо. — Я должна была оставить их ненадолго, но меня похитили, и теперь они плачут, не зная, где их мать.
— Тот человек сказал, что ты принадлежишь ему, — по-прежнему невозмутимо сказал Северино, тоже не отрывая взгляда от лица Анны, и она чувствовала, что он пронзает ее глубоко, как будто пытаясь проникнуть в самые потаенные уголки ее души.