Бедный Авросимов
Шрифт:
Авросимов чокнулся с Аркадием Ивановичем и уловил на себе его быстрый и открытый взгляд.
– Это смородинная?
– сказал капитан.
– А у нас все больше пьют чистую, житную.
Он говорил в едва заметной малороссийской манере, что придавало его речи мягкость и даже вкрадчивость. Это понравилось нашему герою, да и весь облик Аркадия Ивановича вызывал симпатию, а чем - сразу и не скажешь: то ли цыганскими глазами, то ли улыбкой, внезапной, ослепительной, но какой-то несколько детской, то ли еще чем-то.
Пилось легко, радостно. Закусывалось и того приятнее:
За окном показалось зимнее солнце. Снег заискрился, засверкал. Чудилось: вот-вот грянет музыка.
– Чудо, как хорошо!
– сказал Артамон Михайлович.
– Это, Аркадий Иванович, в вашу честь красота.
– А в чем же героизм ваш?
– почтительно спросил Авросимов.
– Вот дядюшка говорит, а я и не знаю.
Аркадий Иванович стрельнул взглядом, улыбнулся, но промолчал.
Зато Артамон Михайлович не удержался.
– Видишь ли, Ваня, - сказал он, обнимая капитана за плечи, - Аркадий Иванович пережил большие бури житейские. Много перемучился, перестрадал. Однако, Ваня, как мы служим долгу, так и он нам платит...
Авросимов слушал с любопытством, а Аркадий Иванович улыбался мягко и смущенно, и на смуглых щеках его проступал едва заметный румянец.
– ...Были в древние времена полководцы, - продолжал Артамон Михайлович, имена которых мы чтим за их подвиги. Вот и Аркадий Иваныч будет за свой подвиг потомками почитаться. И давайте за ваше здоровье... Спаси вас Христос, Аркадий Иванович.
Капитан опрокинул рюмку и зажмурился и долго не раскрывал глаз, словно наслаждался, смакуя настойку, однако Авросимов заметил, как в позе капитана проглянуло что-то расслабленное.
– В чем же подвиг?
– спросил Авросимов, все более и более разогреваемый любопытством.
– А вот в том, - сказал Артамон Михайлович.
– Верно ведь, Аркадий Иваныч?
– А отчего ж нет?
– ответил капитан, заглядывая в окно.
– Уж вы бы, Артамон Михайлыч, не возносили мою персону.
– Вот, Ваня, как оно, - сказал дядюшка, - мне Аркадий Иваныч кое-чего порассказал.
– И вдруг засуетился: - Ай не по нраву вам, капитан, российская снедь? Вот пирожки, вот грибки-рыжики... А скоро и уху подавать велю...
После третьей рюмки в душе нашего героя случилось замешательство. С одной стороны, упрямое любопытство разбирало и мучило его: какая тайна кроется в словах капитана? С другой стороны, нежная шейка Амалии Петровны закачалась перед ним, и почти юное ее лицо померещилось, на котором горели вовсе и не юные глаза, полные отчаяния и тревоги... И тут, казалось бы, вовсе и ни к чему он подумал о Милодоре и стал даже жалеть, что выпроводил ее так бессовестно: Ерофеича постеснялся.
– Вижу, приятные мысли у вас, - вдруг сказал Аркадий Иванович.
Наш герой смутился несколько и, видно, по этой причине подмигнул капитану.
– Чудо, как хороши!
– воскликнул Артамон Михайлович, отправляя в рот последний рыжик...
– А что может быть приятного в наших мыслях?
– сказал капитан, подмигнув в ответ.
– Воспоминания о предмете нежном, да?
Авросимов покраснел
– Аркадий Иваныч всегда мой гость, - сказал Артамон Михайлович.
– Как приезжает в Петербург - так мой гость... В начале осени приезжал. Помните, как вы, Аркадий Иваныч, в это вот кресло упали? И представляешь, Ваня, я его тормошу, а он молчит. Помните? То-то... Кто же вас от тоски да от страха спас тогда? А? Кто вам руку протянул? Кто в душу вам заглянул?..
И тут наш герой заметил, что капитан зажмурился.
– Ну не буду, не буду, - засмеялся дядюшка и хлопнул в ладоши.
Испуганные мальчики в засаленных ярких поддевках подали уху.
– А ведь наш Ваня тоже не лыком шит, - сказал дядюшка капитану, поглядывая на нашего героя с любовью.
– Он ведь теперь знаете где?
– Знаю, знаю, - со свойственной ему мягкостью проговорил капитан.
– Знаю.
– Он теперь наше дело продолжает, - сказал Артамон Михайлович, разливая по рюмкам.
– Мы начали, Аркадий Иваныч, а он продолжает... Все мы одно дело делаем ради нашего государя.
– Вот и чудесно, - улыбнулся капитан. И тут Авррсимов не выдержал и снова спросил:
– А в чем же все-таки ваш героизм, господин капитан?
– Дядюшка ваш слишком добр ко мне, - улыбнулся капитан, не поднимая от смущения своих цыганских глаз, - Какие там действия, помилуйте? Я это себе все иначе мыслю... Хотя понимаю, какую историю они в виду имеют. Да я ее и объяснить-то не умею, ей-богу. Это, видите ли, господин Ваня, такая история, что даже и невозможно знать, откуда ее начало, если и решиться рассказывать... Тут, видите ли, все очень запутано... А как вам, господин Ваня, кажется мой бывший полковой командир?
– Я его не знаю, - сказал наш герой.
– Вот как?
– не поверил капитан.
– Да откуда же я его знать могу?
Теперь капитан сидел в кресле прямо, и его благородное лицо было обращено к нашему герою, и все оно, такое открытое, ждало ответа. Симпатия к этому человеку росла в Авросимове, и чем больше было недосказанного, тем она становилась глубже, серьезнее. Вот он - истинный человек, появившийся в этом гранитном мире, приехавший откуда-то издалека, из степи, со своей детской улыбкой, простодушной и мужественной. Как нам иногда нужно время, чтобы загореться к человеку симпатией, а при отсутствии времени мы, бывает, и мимо проскакиваем, а зря. Ведь это же богатство души, когда возгорается новая симпатия. Конечно, очень может быть, что и ошибаются человеческий глаз и сердце... Но давайте же рисковать в наших с вами поисках и открытиях.
– Господин Ваня, - сказал капитан мягко и с некоторым даже укором, - не трэба так торопиться с выводами. Это вы в Петербурге пожили, а Петербург суетлив...
– он опять улыбнулся с полной откровенностью и расположением к Авросимову, так что нашему герою даже неловко стало, но, как он ни напрягался, не мог все-таки понять, о ком идет речь.
Артамон Михайлович глубоко вздохнул, похоже, даже всхлипнул и выпил одну за другой пару рюмочек, отчего нос его сразу налился, стал сизым и потным, а в глазах загулял сквознячок.