Бедный Авросимов
Шрифт:
– Это очевидно, - сказал полковник.
– Нет, нет, - вмешался Авросимов, - я не вижу ни у одного из вас резона, не вижу.
– Значит, вы утверждаете, что республика не может быть без цареубийства? спросил подпоручик полковника.
– Вы настаиваете?
– Это не главное, - ответил тот.
– Почему вы все время это помните? Вы же поклялись освободить отечество:
– Да, но он присягнул царю, - сказал ротмистр.
– Не беспокойтесь, господин подпоручик, - мрачно усмехнулся полковник, думайте об избавлении родины от
...В этот момент кибитку тряхнуло. Это словно подстегнуло усталых коней, они понеслись пуще, а Авросимов прекратил свои фантазии.
– Кто же этот полковник?
– спросил ротмистр упавшим голосом.
– Я знаю, - сказал подпоручик.
– Но выдумки вашей хватило не намного, сударь.
– Отчего же?
– сказал ротмистр Слепцов.
– Ротмистр Слепцов в вашем повествовании выглядит вполне благопристойно. Хотя, что касается таинственного полковника, я-то догадываюсь, сударь, кого вы имеете в виду, это не вполне соответствует истине, уж поверьте.
В этот момент кибитка стала, послышались хриплые голоса, в окошечко виднелась ямская изба, и на утоптанном снегу золотилась раскиданная солома... Пришла пора смены усталых лошадей.
– Поскучайте-ка, господа, - сказал ротмистр и выбрался наружу.
Авросимову совсем было показалось их путешествие мирным, и он готов был фантазировать и дальше, поскольку это доставляло удовольствие его попутчикам, но тут, не успел ротмистр выйти, как тотчас немолодой жандармский унтер, ехавший в задней кибитке, оказался у распахнутой дверцы, и полез внутрь, и уселся рядом с Заикиным.
Наш герой как бы очнулся, ибо это напомнило ему о цели их путешествия, что тюрьма не спит, бодрствует. И тут он взглянул на подпоручика. Тот сидел с печальной усмешкой на устах, словно знал наперед, как все случится, хотя, может, и в самом деле знал.
"Вот как наяву-то жестоко все, - подумал Авросимов.
– Сидит унтер, будто его кто врыл сюда, и хоть ты убейся - с места не сойдет, и жилы у тебя вытянет, коли ему велят... А кто он? А он мой соплеменник, брат мой..."
– Хороший день нынче, - обратился к унтеру Авросимов.
– Что за охота в кибитке сидеть? Шли бы погуляли.
– Ваше высокоблагородие, - раздельно произнес унтер, - мы уж вернемся нагуляемся. Нынче нам нельзя-с.
– Простыть боитесь?
– спросил наш герой.
– А как же-с, - засмеялся унтер, довольный, что с ним молодой рыжий в пышной шубе господин ведет беседу.
– У нас простужаться никак невозможно, - и одними глазами указал на подпоручика, который словно и не слышал этого разговора.
– Я бы и рад прогуляться, да ведь простынешь, - он засмеялся вновь.
– Мне перед отъездом строго-настрого велели: мол, гляди, Кузьмин, ежели простынешь!.. Мол, лучше обратно не вертайся - лечить зачнем.
– А больно лечат?
– Ох, и не спрашивайте лучше, ваше высокоблагородие, аж до самых печенок, и не встанешь опосля... Так что лучше я в тепле посижу.
– А зачем же, Кузьмин, так больно-то?
– спросил Авросимов, начиная испытывать раздражение и не понимая, отчего оно в нем вдруг пробудилось.
– А может, это хорошо, Кузьмин, что так лечат? Может, без этого нельзя?
– Без этого, знамо, нельзя, - уже не улыбаясь, сказал унтер.
– Кабы можно было - не лечили бы. Да я этого избегну.
– А ты сам-то, Кузьмин, других лечил?
– А как же, ваше высокоблагородие, бывало-с. У меня рука верная.
Тут подпоручик резко оборотился к нему. Унтер засмеялся.
– У меня рука верная, - повторил он.
– А не совестно вам рассказывать о своих злодействах?
– с гневом спросил Заикин, весь бледнея.
– Так что, ваше высокоблагородие, - подмигнул унтер Авросимову, - как надобность будет, вы не сумлевайтесь: у меня рука верная.
Авросимову захотелось вскочить наподобие медведя и взмахнуть руками, чтобы унтер, прошибив дверцу, летел в снег, и глядеть, как он там будет извиваться, но следующий вопрос подпоручика остановил его.
– Неужто вам так лестны ваши обязанности?
– спросил Заикин.
Унтер успел только подмигнуть Авросимову, как дверца распахнулась, и ротмистр Слепцов, румяный и счастливый, предстал пред ними.
– Ну-с, - сказал он, - можно и отправляться.
Тут унтер начал покорно выбираться вон, чтобы уступить место ротмистру, и Авросимов глядел на его напрягшуюся шею, пока он медленно сползал с сиденья и протискивался в дверцу, и сердце нашего героя сильно скакнуло в груди, ударилось обо что-то, и он ринулся к выходу... От сильного его толчка унтер рухнул в придорожный снег, распластавшись, и наш герой заторопился следом, будучи не в силах удержаться в кибитке.
– Ба, - засмеялся Слепцов, - что за оказия!
– Ноги размять, - сказал Авросимов.
– А ты что же это падаешь, любезный друг?
– обратился он к унтеру, который наконец поднялся.
– Ваше высокоблагородие меня толкнули-с маленько, - сказал тот, стряхивая с шинели снег и недобро поглядывая на нашего героя.
– Пьян ты?
– спросил, смеясь, Слепцов.
– Ступай на место!
Жандарм заковылял к своей кибитке. Золотая соломинка пересекала его спину.
Первое время они ехали молча.
Подпоручик, бывший свидетелем странной сцены, разыгравшейся перед ним, изредка взглядывал на Авросимова; ротмистр, вспомнив о дорожных фантазиях нашего героя, вдруг поник лицом, глаза его сделались печальны и настороженны, счастливое выражение исчезло.
Что же касается нашего героя, то он попросту спал или делал вид, что спит, во всяком случае, глаза его были закрыты, голова откинута, а щеки терялись в густом приподнятом воротнике.
И все-таки он не спал, а, полный случившимся, заново все это переживал и изредка поглядывал синим своим торопливым глазом на бедного подпоручика, лишенного даже права постоять за себя.