Бедный Павел
Шрифт:
— Что это, Захарушка? — непонимающе произнес Карпов.
— Дык, похоже, убивают кого-то, Емель! — удивленно произнес приятель.
— Эвона! — задумчиво протянул гренадер и тихонечко выглянул из-за угла. Увиденное заставило его отшатнуться и непонимающе уставиться на друга.
— Что там?
— Там, это, какого-то мальчонку с гайдуками убивают. Непорядок, брат, ребенок же! — Карпов глянул на приятеля, и, поймав ответный задорный взгляд Захара, — Где наша не пропадала! — рывком кинулся к месту схватки…
Ехать было далеко, и мы скакали всю кроткую летнюю ночь, однако к утру
— Знаешь, Ваше Императорское Высочество, странно это. Конвой просто так не пропадет, если бы на них напал кто, мы бы увидели, а так оторвались от нас и понимай, как звали. Что-то не так. Ловушка, похоже…
— А что же они нас сами не порешили? — спорил с ним второй гайдук, Степан.
— Если бы они нас сами убили, глядишь и признался бы кто из преображенцев, или заметил бы кто, что это именно они так нас… — вмешался уже я.
Мы начали нервно оглядываться. Потеряли-то мы свой конвой в мелких улочках. Завел нас наш конвой туда, а мы уже устали и не поняли, что нас заводят в засаду.
Всё верно, из-за угла вывернула группа оборванцев. Они и были той засадой, которую мы ждали. Оборванцы оказались хорошо вооружены и открыли огонь из пистолетов. Гайдуки были ребятами очень опытными, Алексей Григорьевич дал мне в охрану лучших из лучших, видно чувствовал что-то. Григорий и Степан подняли свих лошадей на дыбы, прикрывая меня от огня нападавших.
Лошади получили сразу по несколько пуль и с жутким плачущим ржанием завалились на землю, а ребята успели соскочить, да ещё и пистолеты из седельных кобур с собой прихватили. Я воспользовался предоставленной мне паузой и соскочил со своего коня, также вытащив пистолеты.
Гайдуки открыли ответный огонь и не промахнулись в отличие от нападавших, трое рухнули, один из них оказался ранен в живот и огласил округу своим криком. Ребята ударили в сабли, против каждого было по несколько врагов, и, скорее всего, они бы не смогли сдержать нападавших. Григорий кричал мне, чтобы я бежал, называя меня Игнатием, надеясь хоть как-то отвлечь от меня внимание.
Я же словно заледенел. Нет, не впал в ступор, просто мысль бежать за всю схватку у меня в голове даже не промелькнула. Я бросил один пистолет под ноги, поднял второй двумя руками и выстрелил, как учили. Попал. Поднял второй, опять прицелился. За это время Степан получил удар палашом в плечо. Я выстрелил — не попал, Степану разрубили голову. Григорий остался один. Всё должно было закончиться за считанные секунды. Я вытащил шпагу, но чтобы я сделал один против шестерых?
Но всё изменилось, из-за угла с диким ревом вырвались две фигуры в солдатских мундирах — один как медведь, второй как росомаха. Они были вооружены только тесаками, но большой просто, как спичку, сломал ближайшего к нему убийцу, схватил его палаш и тут же разрубил пополам следующего. В это время тот, что поменьше своим ножом почти одним движением зарезал ещё двоих.
Григорий почувствовал изменение обстановки и так ловко закрутил саблей, что его противники невольно отступили. Я, просто, молча, подошел к нему сбоку и ткнул острием шпаги в бок одному из его противников. Тот схватился за рану, и тут же Григорий срубил ему голову. Всё произошло буквально за считанные мгновения. Вся схватка перевернулась, последний нападавший это почувствовал и побежал.
Но недалеко. Тот, что поменьше, метнул свой тесак и попал ему точно под левую лопатку.
Картина поля боя была кошмарной. Площадка была залита кровью, человеческой и лошадиной и усыпана мертвецами и частями тел. Одна лошадь ещё была жива, билась в муках и жалобно ржала.
Горячка схлынула, я почувствовал дурноту, но пытался сдерживаться, сохраняя лицо. Всё испортил медведеподобный солдат — его начало рвать с такой силой и звуковыми эффектами, что сдерживаться дальше было невозможно — меня стошнило прямо в кровавые лужи под ногами. К нам присоединился и второй нежданный помощник, и только Григорий сдержался.
Он, сначала, пошатываясь, обошел всех упавших, тихо сообщил, что живых нет. Подошел к умирающей лошади и спокойно перерезал её горло. Потом присел на туловище другой уже мертвой нашей лошадки и, опустив голову, ждал, когда нам полегчает.
К своей гордости, я был первым, пришедшим в себя. Утерев рот, я подошел к своему телохранителю и, наконец, увидел то, что не замечал раньше: он был ранен и балансировал на грани потери сознания. Видимо, первый залп банды не прошел совсем даром — на боку его обильно выступала кровь. Я начал говорить с ним, подбадривая его, а сам рыться в вещах убитых.
Разодрал какую-то более-менее чистую рубаху, смочил импровизированный бинт тут же найденной водкой из фляги и подступил к Григорию.
Тут мне на помощь пришли и солдаты. Большой отодвинул меня, разорвал мундир гайдука, будто тот был из бумаги, открыв разодранный, обильно кровоточащий бок — пуля прошла по касательной, повредив кожу и мышцы. Григорий потерял порядочно крови.
Солдат, сосредоточившись на процессе, сквозь зубы прошипел:
— Захарка, а что это тебя стошнило-то? Ты ж рассказывал, что народу перерезал, что комаров прибил?
— Дык, брат Емеля, ловко соврать — половину невзгод от себя отвести! Коли бы не врал так красиво, били бы раза в три чаще! — тот смущенно улыбнулся.
— Ничё! — прошипел из последних сил Гришка. — Зато как хорошо он ножиком махал!
Емельян ловко прижал тряпку к боку гайдука и обмотал его вокруг туловища лентами, на который распустил свой камзол. Захар поймал моего коня, который убежал недалеко и подвел к нам.
— Сам-то не дойдет, поди! — проговорил солдат, помогая Грише сесть в седло. Гайдук прохрипел:
— Кто такие будете?
— Гренадер Копорского полка Емельян Карпов! — пробасил крупный.
— Мушкетер Захар Пономарев! — представился второй.
— Где летний дворец знаете? — тут уже вмешался я, не желая раскрывать даже им своего имени до поры.
— Знаем, барчук! — Пономарев уже хитро косился на меня.
— Проводите нас — озолочу!
— Стойте! — остановил нас Григорий — Тебе, гренадер, надо одеть что, страшно выглядишь. — Тот с удивлением осмотрел себя. Картина действительно была пугающая: под ночным небом стоял огромный окровавленный мужик в порванной рубахе.