Бег в золотом тумане
Шрифт:
Житник был категоричен и не простил экзекуций над своим телом. В дебаты встрял Серега и как всегда высказался веско и правильно.
– - Чтобы совесть свою не мучить, дотащим его до места нашего предполагаемого перекуса. Если, конечно, он до этого не умрет, в
чем я жестоко сомневаюсь. А если не умрёт, -- потащим его до ближайшего кишлака на анзобской тропе.
– - А как потащим?
– - спросил Федя.
– - На ишаке он сразу окочурится.
– - До тропы на руках спустим, -- ответил Сергей.
– - А потом из палатки салазки сделаем и к ишаку привяжем...
Мы так и сделали.
тропу начинались крупноглыбовые развалы, те самые, где так печально
окончилась наша первая попытка прорваться в город. Не знаю, как мои
товарищи, но я предчувствовал, что нас там ждет что-то неприятное, и шел, как идут по минным полям. Бабек с автоматом на взводе шел в авангарде, внимательно озирая местность и следы на тропе. Я топал позади него с другим "Калашником". Легконогая Наташа с "ТТ", словно шаттл, оказывалась то справа, то слева от нашего каравана. Инвалидная команда, возглавляемая Лейлой, шагала рядом с ишаком, волокущим палатку с учителем. На труднопроходимых участках и крутых спусках его брали на руки.
Через некоторое время справа, далеко за Ягнобом, нашим взорам
открылся Дехиколон. Улочки его были совершенно пусты. "Что же там
случилось?
– - думал я, вспоминая идиллический вид, открывавшийся отсюда три дня назад.
– - Передрались и теперь сидят по домам, оплакивают покойников? Или спрятали женщин и детей, а сами скопом ушли на облаву?"
На подходе к злополучным развалам мы договорились, что первым в них войдет Бабек и, если все будет в порядке, вернется и помашет нам рукой. Его не было полчаса. Мы не знали, что и думать. Всё это время нами попеременно овладевали то растерянность и уныние, то слабые надежды на то, что Бабек попросту присел по большой нужде где-нибудь в укромном месте. И вот, наконец, из-за глыб показался наш разведчик и помахал рукой.
– - Там есть два большой сюрприз для вас!
– - радостно крикнул он и, не дожидаясь отклика, опять ушел за глыбы. Войдя в развалы, мы
остолбенели: За камнем сидели Фатима и Фарида с вещмешками в ногах и Юркиным ружьём на коленях!
– - Ну и ну! Вот уж действительно - сюрприз, так сюрприз! Ничего не скажешь, порадовал! Взбодрил! Хоть с тропы вниз головой, -- произнес я, глядя на женщин исподлобья. Но Бабек. блестя глазками, тараторил, подбирая слова:
– - Они нас спасал. Эта хитрый Фатима стрельба кишлак делал. Там все жители друг-друг драться стал!
Бабек, как впрочем, и Лейла, всегда хуже говорил по-русски, когда волновался. Я его успокоил, и попросил все рассказать, не спеша и обстоятельно.
***
Как только Фатима очутилась в кишлаке и поняла, что оставаться там
придется долго, а может быть и навсегда, она стала присматриваться к
мужчинам. Добродушный Бабек значительно завуалировал эту часть рассказа, но, зная Фатиму-сладострастнипу, не трудно было представить реальные события. Одному дехканину она очень понравилась, и скоро он стал прогуливаться вокруг дома учителя, где знойная женщина с сестрой нашла временное пристанище. Но жена любителя "клубнички'', настоящая хохлушка, бывшая разбитная работница городского общепита, сумела настроить против иностранки всех женщин доселе спокойного горного селения, и Фатиме стало очень туго. Так туго, что
Кадо уже сделало свое чёрное дело. Кишлак раскололся на два враждебных стана, жаждущих полновластного контроля над рудником и добытым металлом. Наверняка, именно из-за этого, Учитель, уже тяжело раненный, решил до лучших времен спрятать золото вне кишлака. Так вот, минувшей ночью, услышав взрыв на Уч-Кадо и воспользовавшись возникшей суматохой, Фатима с сестрой схватили Юркины двустволки, спрятанные учителем в сундуке с учебниками, и, набив вещмешки подвернувшейся едой, бежали из кишлака. И надо же было такому случиться -- они наткнулись на прохожего, и Фатима, не долго думая, всадила ему дуплетом в грудь из вертикалки! Что тут началось! Оба враждующих лагеря решили, что начались широкомасштабные военные действия и тоже схватились за
оружие!
– - И чем все это кончилось?
– - спросил я,
– - Они стрелял, пока патрон был. Не бойся, они плохой стрелок! Раненый, наверно, мало был. Таджик стрелять не любит. Мирный народ. Потому долго живет.
– - Ну-ну, мирный! Десять лет уже воюете друг с другом! И, похоже, до последнего таджика будете воевать...
– - Это не наш люди! Это афганский моджахед чистый вода мутить, чтобы опиум Москва и Америка хорошо возить был. Или узбек хочет Узбекистан уходить. А ночь, Фатима говорит, кишлачный народ, автомат за угол держал и стрелял, куда не видел!
– - Так ты полагаешь, за нами из кишлака никто не погонится?
– - Нет, Руслан, не погонятся. Они Учитель с тилло ищут совсем другой сторона. Крайний случай на штольня кто-нибудь жадный пойдет. И еще смотри туда, вон, на тот темный туча. Сильный дождь будет скоро. Весь след смоет, тропа жидкий будет, река большой будет, не пройдешь савсем!
– - Да, ты прав! Если через пару часов дождя не будет, -- можете
вечером оставить меня без закуски. Так что, я думаю, нам надо бежать до ближайшего ручья. А то после лекарства из канистры что-то аппетит у меня нещадно разгорелся. Кушать хочу. А от дождя в Дагане спрячемся.
– - Пойдем по старому плану до пиндарского отворота?
– - спросил меня
Кивелиди.
– - А что? Мы ведь вернулись в первобытное состояние! Все на
месте! Даже эти тетки.
***
И мы пошли к зиддинскому перевалу. Но прошли совсем немного, всего несколько сотен метров. Подошла Лейла и тихонько сообщила, что умер Учитель. Бабек снял его с ишака, завалил тело камнями и начал тихонько молиться. Чтобы не тратить время зря, Сергей и Юрка решили перевьючить ишаков с расчетом на дальнюю дорогу.
Мне стало грустно. Я присел у могилы Учителя и попытался представить его жизнь:
В маленьком кишлаке родился мальчик. Когда ему стукнуло двенадцать, его семью переселили в раскаленный солнцем Яван, чтобы не бездельничала, а сеяла хлопок на благо социалистической родины. С хорошими отметками окончил школу. Потом поступил в пединститут. Через десять лет стал доцентом. Потом начались войны, унесшие жизни двух его сыновей, и он вернулся в горы. Учил детей. Потом пришли мы, и он погиб в перестрелке со своими собственными односельчанами. И некому теперь рассказывать детям о Добре и Зле. И они, возможно, не узнают, что где-то рядом с их домами залегает золотоносная жила. Дети останутся в долине. И не скоро появится в этих местах другой Учитель...