Беглые взгляды
Шрифт:
Марина Балина пишет:
Путевой хронотоп продолжает служить организационным элементом жанра, но перестает быть его структурной основой. В путевом очерке теперь все подчинено одному мифу — мифу творения [515] .
Вторым решающим следствием критики литературы путешествий, ориентированной на факты, была наряду с отсутствием вымысла дегеографизация пространства [516] и связанное с этим развитие уже упоминавшейся пространственной модели, которую я понимаю как специфическую модель фронтира (frontier).
515
Балина М.Литература путешествий. С. 898.
516
О дегеографизации и идеологизации пространства ср.: Балина М.Литература путешествий и Widdis Е.Visions of a New Land.
Географическое
Ведь в конечном итоге все эти изображения путешествий задуманы как показательные (т. е. по своей сути они противоречат фиксации случайности в травелогах). Ни процедура «frontier», ни генерация героев (тоже часть названной процедуры) не связаны необходимым образом с такими экстремальными пограничными зонами, как Арктика, Дальний Восток или горные вершины: в принципе они возможны в любом другом месте.
517
Соглашаясь с Владимиром Паперным, Виддис называет модель пространства 1930-х годов «иерархической», «вертикальной» и «закрытой» (ср.: Паперный В.Культура два. Ann Arbor: Ardis, 1985); типичным отношением к пространству в 1930-е годы Виддис считает его покорение, в противоположность к «изучающему» отношению 1920-х годов. Ср.: Widdis.Visions (см. примеч. 32 /В фале — примечание № 483 — прим. верст./). Гюнтер и другие говорят об абсолютной центрированности пространства (ср.: G"unther Hans.Der sozialistische "Ubermensch. Stuttgart; Weimar, 1993). В соответствии с особой общностью центрированности и потенциальной эквивалентности всех мест /пространства/, а также специфической внутренней, пусть пунктирной, но в каждом пункте возможной динамикой, и темпорализацией абсолютно закрытых пространственных моделей, я хотела бы сказать здесь о совершенно специальном, идеально-абстрактном пространстве «frontier» и считать мое предложение дифференцирующим развитием других подходов.
Хотя именно Арктика характеризуется как «заповедник героев» [518] , на Дальнем Востоке достигается то же самое; советский героизм не связан с каким-либо определенным местом, как это подчеркивается в текстах, посвященных этим местам: «Социалистический героизм состоит в том, что человек при любых условиях остается на своем посту и делает порученное ему дело», — цитирует Сельвинский командира челюскинской экспедиции Шмидта (прелюд 5).
Я считаю, что советское пространство является пространством-фронтиром и соответственно состоит из бесконечного множества возможных пространств такого же рода. В принципе я лишь немного переформулирую тезис Евгения Добренко, который назвал советскую культуру 1930-х годов «культурой воспаленных границ» и пояснил: «Границы оказываются здесь священными не в меньшей мере, чем площадь, ибо Красная площадь — только символ пространства, а граница — самое это пространство» [519] .
518
Сельвинский И.Челюскиниана («прелюд 4»).
519
Ср.: Добренко Е.До самых до окраин. С. 101.
Если говорить о границе «frontier», то, как показывает анализ Добренко, в ней нет ни специфики «границы», ни различия между «границей» и «периферией».
Этот чисто идеологический, дегеографизированный концепт пространства снова находим у Павленко («На востоке»):
[…] все понимали, что границей Союза являлась не та условная географическая черта, которая существовала на картах, а другая невидимая, но от этого еще более реальная, которая проходила по всему миру между дворцами и хижинами [520] .
520
Павленко П.На востоке. С. 470.
И если пространство относительно его внешних границ воспринимается как пространство frontier, потенциальная глобальная экспансивность фронтира существенна для этого понимания пространства: при каждом переходе границы или ее перманентной отмене подчеркивается ее глобальный масштаб и глобальное значение пространственных событий. Если же речь идет о советском пространстве — то по преимуществу о «земле» в целом. Это демонстрирует, например, следующая цитата:
…Котя пошел во льды потому, / Что очень любил географию. / Бывало, уроки как-нибудь, / Но глобус звучал, как музыка: / «Беринг», «Аляска…», «Северный Путь…» [521] .
521
Сельвинский И.Челюскиниана. С. 119.
В конечном итоге дело было в том, чтобы выделенные регионы превратить в эквивалентные друг другу и тем самым все географические пункты в целом снабдить символическим статусом потенциальных мест-frontier. На это указывают как теоретические тексты, так зачастую и отрывки из литературных произведений. Особенно показательны здесь рассказывающие о путешествии в Афганистан «Записки спутника» (1920). Потому они и могли выдержать соседство с «замечательным произведением» Ларисы Рейснер «Афганистан» (1921), что их темой был не столько Афганистан, сколько «становление личности спутника революции». Иными словами, путешествие как предмет изображения путевого очерка объявляется здесь вышедшим из употребления и поэтому весь жанр имплицитно теряет «почву» [522] .
522
Канторович В.Проблемы художественного очерка. С. 215.
Самым популярным героем арктических текстов этих лет был Амундсен, то и дело упоминаемый как героический предшественник советских покорителей Северного полюса [523] . То же в «Челюскиниане» Сельвинского [524] или в поэме грузинского поэта Тициана Табидзе «Роальд Амундсен» (1936). В этом тексте геройство Амундсена потому должно было стать близким народу (особенно грузинскому), что покорение полюса уподобляется восхождению альпинистов на снежные вершины: «Если нас настигнет в горах снежная вьюга… […] каждый вспомнит Амундсена как друга…»
523
Даже в тогдашних текстах, которые сами по себе мало имеют общего с арктической тематикой, является Амундсен. Так, в романе Вл. Набокова «Отчаяние» (Despair) рассказчик постоянно говорит о приписываемом ему сходстве с Амундсеном.
524
Конечно, для Сельвинского Амундсен не совсем герой: он человек, деформированный капитализмом, где отсутствует солидарность: «Фигура Амундсена! Монумент / На тему — гений и капитализм» ( Сельвинский И.Челюскиниана. С. 147). Амундсен, покоритель Южного полюса, говорится в другом месте, из ненависти к своему ближайшему конкуренту Скотту, нарочно разрушил свой лагерь на полюсе и на его месте поставил щит с издевательской надписью: «Добро пожаловать!» ( Сельвинский И.Челюскиниана. С. 117). Вследствие этого Амундсен выступает в поэме Сельвинского как противоположность командира челюскинской экспедиции Шмидта (см., например: Там же. С. 149).
Благодаря этому сравнению, с одной стороны, еще раз актуализируется и эксплицируется мифическое понимание полюса как «вершины мира», с другой же, его покорение одновременно лишается своей уникальности — в известном смысле она становится относительной:
…возвышаясь над миром, / Молча, / Верю я, сохранит навек/ О человеке с коленом волчьим / Воспоминание — Казбек. / Амундсен, / Знаю, ничья другая / Участь твоей не равна. / Но хочу / Вспомнить двоих, / Пополам ломая / Грез моих ледяную свечу. / Если в горах одолеет вьюга, / Снегом осыплет, / Каждый из нас / Амундсена вспомнит, / Как друга, / Мерзлые слезы заколют глаз [525] .
525
Табидзе Т.Роальд Амундсен. Поэма / Пер. С. Спасского // Новый мир. 1936. № 3. С. 45–46.
Самим героям все равно, какой регион они «покоряют», важно, что условия экстремальны: «Но Звереву было все равно — / Африка или Арктика. / Он шел во льды, как в Гороно. / Его посылала партия» [526] .
Но, несмотря на удачность сравнений и сходство действительных путешествий в горах, в Африке или в Арктике, конкретные пункты, в силу указаний на них, еще и потому приобретают относительный характер, что, собственно говоря, путешествие не было необходимо. Чтобы воплотить героизм покорителей Арктики и полюса, чтобы разделить его, достаточно лишь художественного изображения или средств массовой информации: они в состоянии передать непосредственное впечатление от полюса:
526
Сельвинский И.Челюскиниана. С. 120.
Столь же сверкающ / И прекрасен / Был ли спектакль / В театре когда? / Будто дышали / «Малыгин» и «Красин», / В зале ломая / Настилы льда; / Полюс вплотную / К лицам придвинув [527] .
У Сельвинского аутентичное впечатление от Арктики передается по радио или посредством поэзии:
Точно по радио Арктика нам / В кровь пургу прививала [528] .
Что край тогда считается открытым, / Когда поэт его впитает в глаз, — / Тогда народы лирикой поэта, / Переживая за струной струну, / Объятые игрой теней и света, / Охватывают новую страну; […] Поэзия сама земное лоно / Для тех, кто мир увидеть не смогли… [529]
527
Табидзе Т.Роальд Амундсен. С. 46.
528
Сельвинский И.Челюскиниана. С. 118.
529
Там же. С. 121.