Беглые взгляды
Шрифт:
То, что выплыло в кризисе, стало впервые действительным, действеннымЯ. — Субъект стал: Я — собственно, Имя Рек, Индивидуум. В Индивидууме человек — Чело Века [605] .
Новая, действительная и действенная, личность Белого была «увязана» с веком, с историческим значением эпохи. С осознания такой личности и началось движение к возвращению в Россию — возвращению почти осознанно жертвенному. Белый «едет в Россию, чтобы дать себя распять за всю русскую литературу», — писала Нина Берберова [606] . Однако решение Белого уехать зрело именно в Берлине, где, несмотря на попытки приобщиться к «другости», он чувствовал себя непонятым, чужим и ненужным, ибо «настроение публики» казалось ему «каким-то курфюрстендаммным»:«От хлеба я сыт, и от пива я пьян, но… голоден, голоден: дайте мне хлеба духовного!» [607]
605
Белый
606
Берберова Н.Курсив мой. С. 198.
607
Белый А.О «России» в России и о «России» в Берлине. С. 233.
Тема противостояния духа и плоти, духовности и телесности в неожиданном ракурсе предстала в самоощущении Алексея Толстого начала 1920-х годов:
Истинное мое тело физически существует в прошлом и будущем. Сквозь это дивное тело течет, как огонек, мой Дух, и каждое мгновение освещает лишь разрез моего тела.
Далее Дух словно отстраняется от тела, которое начинает казаться огромным червяком: «в первые дни террора червяк уполз из Москвы»; «тело продолжало ползать по карте Европы»; «оно притащилось в Берлин» [608] .
608
Толстой А. Н.Писатели о себе // Новая русская книга (Берлин). 1922. № 4. С. 42–43.
Однако несколько презрительное отношение к собственному телу как к «червяку», который независимо от Духа «ползает» в поисках теплого местечка, скоро сменилось всецелым предпочтением не свободы и «святости», но несвободы и материи, то есть все того же «большевизма».
Полную этому противоположность представлял лирический герой-двойник Бориса Зайцева из его самой известной повести «Голубая звезда» (1918), которая была переиздана в Берлине в 1923 году: «Воля к богатству есть воля к тяжести. Истинно свободен лишь беззаботный…»Объявляя высшей ценностью христианство, Зайцев объявляет о принадлежности к «партии аристократических нищих» [609] .
609
Зайцев Б.Голубая звезда // Зайцев Б. Земная печаль. М., 1990. С. 330.
Мифология разъединенных и даже исчезающих феноменов пространства и времени включала в себя и феномен не только отделенного от тела, но полностью исчезающего Я. Тема «украденной» личности появилась у Ивана Шмелева, в его «Рассказе бывшегочеловека» (1924). Его лирический герой на берегу Океана кричит и голоса своего не слышит, только видит, как плывут над ним тучи, «и в ветре сеется пустота»: «Вы спрашиваете, что у меня украли… Всеукрали. Меня самого украли» [610] .
610
Шмелев И.«На пеньках» (Рассказ бывшего человека) // Шмелев И. Въезд в Париж. Белград, 1929. С. 104, 90.
Здесь Шмелеву словно вторит Алексей Ремизов с юродивойжалобой: в Париже «ребятишки отняли денежку», но с важным пояснением: «неразменноеотнимают» — отнимают все [611] .
В течение длительного пребывания вне России «неразменная» (цельная) личность либо утверждала себя и укреплялась, либо девальвировалась и как будто исчезала вовсе. В первом случае русский взгляд Другого не только сохранялся, но и обогащался новыми, другимиаспектами; во втором был близок к исчезновению, то есть к ассимиляции. И тогда, говоря словами Александра Эткинда, именно ассимиляция «губила» в человеке путешественника, меняя «культурную модель в соответствии с реальностью Другого» [612] .
611
Ремизов А.По карнизам. С. 79–80.
612
См.: Эткинд А.Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах. М., 2001. (Научное приложение к НЛО № 29). С. 13.
Вездесущность и глубина:
«Путешествие в неизвестный край» Юрия Терапиано в контексте травелогов русской эмиграции
Il 'etait donc une terre o`u l’utopie 'etait en passe de devenir r'ealit'e.
Странствование только метод, а задача — разыскать «весы».
Общепринятое понимание путешествия предполагает возвращение и подразумевает, что пункт отправления является его последней и единственной целью назначения [613] . Эта предпосылка напрямую высвечивает специфику явления, которая обнаруживается при сближении концептов путешествия и эмиграции (как бегства): возвращение невозможно, вторая часть путешествия остается нереализованной, путешествие остается, так сказать, во взвешенном состоянии, «en suspens» [614] . С этой точки зрения эмиграция представляет собой «редукцию» путешествия: люди отправляются в дорогу, но не для того, чтобы увидеть что-то новое; уезжают, однако обратно не возвращаются. Место, то есть измерение, которое до известного дня представляет матрицу для определения «чужого» или «нового», исчезает из памяти.
613
Имплицированное в обыденный язык понятое «двигаться в определенном направлении и возвращаться обратно» в своем изначальном смысле не сохранилось ни в немецком, ни в русском языке. В то время как этимон немецкого глагола «reisen» указывает на глагол «подниматься» (прорыв, подъем, восхождение; ср. Ориент), русский глагол «путешествовать» означает (торжественное) шествие по дороге (пути).
614
Совершенно иначе в игре слов у Деррида «revenir de», по-французски в смысле «zurechtkommen mit» (справиться, прийти вовремя), что удваивает мотив возвращения: физическое возвращение из путешествия в чужую страну (СССР) соответствует духовному возвращению, усвоению чужого в смысле интеграции в свое собственное. Ср.: Derrida Jacques.Moscou alter — retour. Paris: l’Aube, 1995. S. 44. Далее — Derrida J.Moscou aller — retour.
То самое поколение представителей русского fin de si`ecle, чья мобильность в передвижениях на Запад и на Восток еще два десятилетия назад была основополагающей для самоопределения [615] , оказавшись в эмиграции в двадцатые и тридцатые годы, настойчиво отклоняет мысль о продолжительной эмиграции и наперекор всему придерживается намерения вернуться в Россию. Литературный критик и летописец Юрий Терапиано в своих воспоминаниях «Встречи» (1953) связывает это распространенное среди русской эмиграции упорное пребывание во временном состоянии неоконченного путешествия с адвентистским «выходом из времени и пространства» и поясняет:
615
Ср.: Kissel Wolfgang Stephan.Die Metropolenreise als Hadesfahrt //Berlin; Paris; Moskau. Reiseliteratur und die Metropolen / Hg. Walter F"ahnders / Nils Plath / Hendrik Weber / Inka Zahn. Bielefeld: Aisthesis, 2005. S. 227–251. Hier S. 228.
В довоенные годы мы жили как бы вне времени и пространства. Настоящее — пребывание за границей казалось временным, недолгим (каждый год последний год), а там, все ближе и ближе, — встреча с Россией. Встреча должна была наступить. В какой форме — никто не мог себе представить, но каждый знал: «время наступит…» Спящая царевна проснется, и, как в сказке, жизнь, остановленная колдовством на каком-то моменте, снова закипит […] Так мы ждали. Но неужели же, как в сказке, возможно выпасть из времен? [616]
616
Терапиано Ю.Встречи. New York: Изд-во им. Чехова, 1953. С. 148.
Описания и личные переживания травмы, причиненной «редукцией» путешествия, обнаруживаются в многочисленных воспоминаниях эмигрантов. Как драматическое событие они выдвигают на первый план выпадение из русского контекста. Особый трагизм состоит в том, что надежда на возвращение ретроспективно оказывается ошибочной. Так, например, сатирик Дон Аминадо включает в название своих мемуаров «Поезд на третьем пути» (1954) травмирующее событие: отъезд как начало нежеланного путешествия без возвращения.